пишиаансетери. Брат Фузиве спокойно лежал в гамаке — он ничего даже не заметил. Я побежала, стала трясти гамак, закричала: «Посмотри, вон пишиаансетери! Они твоего брата ранили. Л ты лежишь в гамаке!» Он соскочил с гамака и выстрелил из лука в убегавших пишиаансетери. «Беги за ними,— кричала я.— Ты только за женщинами умеешь гоняться!»
Еще одна отравленная стрела угодила тушауа в плечо. Фузиве даже не вскрикнул. Он сделал несколько шагов, потом упал. «На этот раз они меня убили!» — прошептал он.— Подбежали брат, зять и дочка Фузиве, они подняли его и положили в гамак. Другие братья помчались предупредить дядю Фузиве, старого тушауа патанаветери.
Он тут же прибежал. Громко плакал и приговаривал: «О сын мой, сын мой, убили моего сына, убили!» Старик плакал и в отчаянье бил себя по плечам. «Отец,— с трудом сказал Фузиве,— в этот раз стрела нашла то место, в котором прячется смерть». Прибежал и старик — тушауа гнаминаветери и стал вытаскивать из плеча наконечник отправленной стрелы. «Меня не эта стрела убивает,— сказал Фузиве.— Другая уже меня убила». Он посмотрел вокруг и спросил: «Где мой сын?» Он искал моего старшего сына, который сидел у меня на коленях вместе со своим больным младшим братом. Старший сын подошел к отцу. Фузиве взял его руку в свою: «Ох, сын мой!» Потом сказал, обращаясь ко мне: «Твои родные еще живы, отыщи их и возвращайся к ним. Потому что на нашей земле тебе не будет счастья». Так он и умер, ни разу не застонав и сжимая руку сына в своей. Когда сын услышал, что отец больше не дышит, он закричал от страха.
Шамаве, брат тушауа, со слезами на глазах сказал: «Срубите ствол этого дерева и привяжите к нему гамак». Мужчины привязали гамак с телом Фузиве к стволу, двое мужчин встали впереди, двое сзади и взвалили ствол на плечи. В печальном молчании мы стали подниматься на гору. Подъем был крутым, я несла за спиной больного сынишку, а на руках — малыша, потерявшего мать. Мой старшенький шел чуть впереди и нес на перевязи корзинку со щенятами. Он то и дело спрашивал у меня: «Когда же вернется отец?» «Не знаю,— отвечала я.— Иди, иди, разве не видишь, что рядом прячутся пишиаансетери». И тогда он в страхе шел дальше. Так мы добрались до небольшой долины. Все патанаветери, которые были против Фузиве, уже сидели там — отдыхали. Женщина, которая предупредила пишиаансетери, когда увидела мертвого Фузиве, воскликнула: «Хорошо, что его убили. Он убил моего племянника!» Потом мне рассказали об этом другие женщины.
Тем временем подошли трое хасубуетери и сказали: «Наш тушауа велел передать, чтобы вы поскорее шли в наше шапуно, одна его часть уже готова для вас. Поторопитесь — несколько дней назад пришли четыре старика пишиаансетери и сказали: «Вы позвали на праздник патанаветери и намоетери. Так вот, мы все равно убьем тушауа намоетери, где бы он ни был. Если даже он будет сидеть в вашем шапуно, мы ворвемся и его убьем». Тут они увидели мертвого Фузиве и побледнели от страха.
Шамаве сказал мужчинам, которые несли тело Фузиве: «Отдохните, вы устали». В этот момент я вспомнила про табак и сказана жене Шамаве: «Вот табак, который тушауа велел приготовить». Жена передала мои слова Шамаве. Тот подошел ко мне и сказал: «Раз брат так просил, дай мне табак, я исполню его желание». Я дала ему табак. Шамаве крепко сжал табачные листья, сбил их в комок и положил убитому в рот. Возле тела тушауа собралось много народу. Мы, четыре жены, стояли поодаль. К нам подошли три воина хасубуетери и сказали: «Разве вы не знали, что пишиаансетери — ваитери? Почему вы остановились на ночь последними? Вам надо было уйти вперед». Мы молчали. Потом эти трое направились к шапуно хасубуетери, а остальные пошли за ними.
В тот день мы не добрались до шапуно хасубуетери. Гора была очень высокой, а шапуно стоит на самой вершине, огромное, круглое, с двумя входами. Неподалеку жили ашитуетери. Когда Фузиве еще был жив, мы однажды уже приходили к ним в гости. Хасубуетери очень многочисленны, одних мужчин свыше ста. Мужчины, которые несли тело тушауа, попросили сменить их. Мы, жены Фузиве, шли следом. Шамаве сказал: «Переночуем возле большой реки в тапири, где останавливаются хасубуетери, когда идут к нам в гости». В полдень полил дождь и шел до самого вечера. Когда мы остановились на отдых, я нарвала листьев пальмы патауа и вместе с детьми устроилась под пальмой. Младший плакал от боли и не хотел брать грудь, а старший плакал потому, что хотел к отцу.
Тем временем ствол, к которому был привязан гамак с телом Фузиве, обмазали смолой. Потом к стволу приклеили белые перья. Сестра Фузиве стала разрисовывать красным уруку тело умершего брата. Она позвала на помощь Токому, умевшую выводить самые красивые линии. Токома разжевала маленькую лиану, смешала уруку с золой и провела на лбу толстую коричневую полосу, на лице — тонкие змеящиеся полоски, вокруг рта — совсем тоненькие линии. Шамане открыл коробку, где лежали перья убитого тушауа, вынул их и приклеил к рукам, ушам и нижней губе убитого. Фузиве лежал такой красивый, казалось, будто он спит. Мой старший сын все время дергал гамак, звал отца.
Немного спустя пришли женщины хасубуетери. Одна из них, двоюродная сестра Фузиве, причитала: «Брат мой, пишиаансетери — храбрые воины, они убили тебя: ты шел веселый с детьми к нам на праздник и уже был совсем близко от нашего шапуно. И тут пишиаансетери убили тебя, бедный брат мой!» Дочка этой женщины плача повторяла: «Мой дядя был красивым, был сильным! Приди, приди еще раз в наше шапуно. Мой дядя, ты был веселым и сильным!»
Шамаве послал мужчин в лес, чтобы они срубили дерево. Когда дерево рухнуло, стали обламывать сучья. Я с детьми сидела неподалеку, а рядом сидела с двумя дочками арамамисетериньума, у которой тоже не было родных. Мне было очень страшно: «Куда я теперь денусь? Что буду делать? — с грустью думала я.— Теперь я совсем одинока! Когда он был жив, у меня был защитник, а теперь? У меня нет ни отца, ни матери, ни родичей!»
Тем временем мужчины сложили костер. Тело Фузиве предали огню гнаминаветери. Перед этим они все раскрасились черным уруку с золой. Они отвязали гамак и положили его в костер, а сверху завалили дровами. Когда тело загорелось, все вокруг заплакали. Плакали даже женщины патанаветери, которые были против нас. Они ненавидели Фузиве, но сейчас все-таки плакали вместе с остальными. Мы, жены Фузиве, и его родичи покрасили в черный цвет щеки. Ко мне с плачем подошла жена тушауа патанаветери и попросила у меня лук и колчан с отравленными наконечниками стрел. Потом все это сожгли на костре. Остались другие луки и стрелы Фузиве, их должны были сжечь позже.
Вокруг все плакали, младший брат плакал не так сильно, как остальные, и все посматривал на меня. Я плакала в сторонке одна. Лил дождь, но пламя полыхало ярко. Оно шумело: «хуа, хуа», и высоко в небо взлетали искры. К ночи тело Фузиве сгорело.
Я и другая жена Фузиве, у которой не было родных, не знали, куда нам деваться. Шереко спросила у меня: «А мы куда пойдем?» «Не знаю»,— ответила я. Уже совсем стемнело. К нам подошел молодой воин, зять сестры Фузиве. Он спросил: «У вас есть тапири?» Я ничего не ответила, а Шереко сказала: «Нет». «Тогда переночуйте в моем, я лягу спать вместе с женой». Он отвел нас и двух других жен в свое тапири. Токома спросила у меня: «Значит, теперь мы все разделимся?» Я ответила: «Не знаю. Ты только и думала о том, как бы его убили. Теперь можешь радоваться! У тебя есть отец и мать, поэтому ты не боялась, что его убьют. Теперь ты рада, что сможешь найти мужа, который не будет тебя бить». Она заплакала и сказала: «Я не хочу сразу отделяться от вас. Потом потихоньку мы все разделимся». Я ничего не ответила, взяла свой гамак, моток хлопка, корзину и перебралась к огню. Мой младший сын не хотел брать грудь. Шереко сказала мне: «Отнеси его к старому хекура, чтобы тот отсосал у него из груди жар. Смотри, какой он горячий!» «Лучше ему умереть! — воскликнула я.— Что мне теперь делать с двумя детьми, куда мне идти?» И я горько зарыдала. Шереко взяла малыша и отнесла его к старику гнаминаветери. Она рассказала, что старик хекура надышался эпены и стал отсасывать болезнь из головы и шеи малыша. Потом Шереко принесла мне малыша, и я взяла его на руки. Старший сын вылез из своего гамака и лег со мной рядом.
В ту ночь Токома не могла заснуть. Пришел злой дух — Поре. Он дергал и раскачивал гамак, хватал ее за волосы холодной рукой. Я ничего не боялась ночью. Со мной ничего не случилось, никто на меня не напал. Но Токома то и дело вставала, будила меня и просила: «Мать ребенка, разожги огонь. Тут кто-то ходит. Он мне дунул в лицо и зашипел: «сш-ш...». Но вокруг была одна лишь тьма.
