призадумался. Хотя, конечно, это может ничего не значить. Но есть и другие интересные вещи. Правда, они больше относятся к области мифов и легенд. Например, у американских сталеваров есть легенда о стальном человеке, который приходит, когда сталеварам становится плохо. И по легенде, этот чудесный сталевар - американец венгерского происхождения, во многих вариантах легенды его так и называют: Мадьярчик. Нечто подобное встречается и у сталеваров других стран.
- Так он, получается, вездесущ? - спросил я.
- Легенды на то и называются легендами, что в них от реальных фактов очень мало, - ответил Яков Никодимович. - А то, что есть, причудлив о перемешано и переиначено. Легенда это сказка, выдумка, люди выдумывают для себя то, чего им в жизни не хватает. Но интересно, сколько совпадений и перекличек возникает между «профессиональным фольклором» сталеваров самых разных стран, с разных концов света. И почему этот «дух стали», «стальной человек» или как ты его там ни называй, во всех преданиях, не связанных друг с другом, оказывается с венгерскими корнями? Вот над чем стоит подумать.
Для меня-то ответ был ясен, но я не стал его предлагать Никодимычу.
- А в этих легендах черный ворон ни разу не упоминается? - полюбопытствовал я.
Яков Никодимович остановился.
- Почему ты спрашиваешь?
- Потому что у Ковача есть черный ворон. Вернее, не совсем у него и не совсем ручной, но Ковач его прикармливает, и ворон его слушается. Только не знаю, разговаривает этот ворон или нет.
Яков Никодимович рассмеялся.
- Выходит, в глубине души ты веришь в красивые легенды, а не в сухую реальность? Мне бы тоже хотелось в них верить. А ворон ... Что ж, если Ковач прикармливает птицу посреди суровой зимы, значит, у него доброе сердце, вот и все. Я, признаться, о другом думаю ...
- О чем?
- О призраках прошлого, назовем это так. Сколько мы их встречаем! Призраки пугачевского бунта возникают перед нами, и призраки времен других потрясений, и призраки военныx и послевоенных лет - и невероятно далеких, и невероятно близких. Иногда трудно поверить, что отрезки времени, на которые мы оглядываемся, укладываются в одну человеческую жизнь, потому что на этих отрезках сменились целые эпохи. Рахмонов одержим призраками прошлого, и сам он - тоже немного призрак ... Правда, его можно разглядеть, с ним можно поговорить. У меня часто возникает ощущение, что работа любого историка сводится к тому, что он бродит среди призраков, бестелесных и ускользающих, и пытается хоть на секунду осветить их так, чтобы разобрать черты их лиц ... Порой это удается, а порой нет. Видишь, мы и сейчас бредем, цепляясь за еле заметные вешки, ориентируясь на еле заметные огоньки, которые вот-вот погаснут ... И тогда призраки прошлого могут навалиться и одолеть, и ты провалишься в прошлое, заблудишься в нем. Необходимо разобраться с призраками прошлого, понять, как они влияют на нынешнюю жизнь. Оживить на страницах бумаги людские судьбы, восстановленные долгими и трудными поисками по архивам, воспоминаниям, документам. И в результате, обнаружить закономерности, которые помогут в настоящем и будущем ...
- А вы верите в настоящих призраков? - спросил я, когда он умолк, и мы несколько шагов прошли в тишине.
- В настоящих? Как тебя понять?
- Ну, в тех, которые, как говорят, водятся на месте казни пугачевского отряда и еще кое-где в нашем городе ...
- А ты сам-то их видел? - с улыбкой спросил он.
- Видел, - ответил я. - И последний раз - на пожаре.
- И кто это был?
- Пугачевцы очень злые.
Яков Никодимыч покачал головой.
- Что-то тебе померещилось ... Но я о пожаре хотел тебя расспросить. Что это за выдумки, будто Ковач вышел из горящего дома, разломав стену?
- Это не выдумки, - сказал я. - Это правда. Я сам это видел. Зрелище было ... - я попытался подыскать слова, - жуткое и фантастическое!
- Ну и ну! - отозвался он. - Жаль, меня там не было ...
- Да, - сказал я, - вы бы тоже поразились.
Учитель остановился и поправил шарф, укутывая горло.
Шарф размотался, пока он шел и увлеченно говорил, размахивая руками.
- А через несколько дней - Масленица ... - задумчиво за метил он, взглянув в небо.
Масленица! .. Мне припомнились слова Ковача, что Масленица для него - опасное время, и в груди у меня что-то сжалось.
Глава седьмая ЧЕРНЫЙ ВОРОН
Масленичная неделя началась с очень дурного предзнаменования. В понедельник в местных газетах появились сообщения, что в воскресенье вечером в наш город прилетел Варравин - чтобы, как он сам сказал газетчикам, справить настоящую русскую масленицу в настоящем старом русском городе, вдали от столичной суеты, успевшей надоесть всякому разумному человеку.
Мнe показалось, тон у этих газетных сообщений самый что ни на есть подхалимский и заискивающий. Будто каждая газета надеялась, что именно ее Варравин заметит и отвалит ей денег.
И по местному телевидению Варравина показали тоже в этаком благостном стиле. Как он катается на санях, запряженных тройкой лошадей, и как лопает блины на ярмарке с парком развлечений, и как на церковь жертвует, и все такое.
Отец только пофыркал, глядя в телевизор, и дядя Коля Мeзецкий, который был у нас в гостях, тоже.
- Старается, понимаешь, - сказал отец. - Это хорошо, конечно, на наши денежки нам же и милостыни подавать, да еще красоваться, какой он нам отец родной ... Ладно, хрен с ним. Пошли в баньку, протопилась уже.
Дядя Коля в тот день принял предложение отца попариться в нашей бане и хорошо отметить начало Масленицы.
- А как же Ковач? - вырвалось у меня.
- Что - Ковач? - спросил дядя Коля, а отец пристально на меня посмотрел.
- Понятно же, что Варравин приехал в наш город, чтобы отомстить Ковачу, а все остальное - пыль в глаза!
- За Ковача не волнуйся, - спокойно сказал дядя Коля.
Я хотел им возразить, что сам Ковач говорил, будто Масленица может быть для него самым опасным временем, и что на Масленицу он уязвим, но решил лишний раз не возникать. В конце концов, они о Коваче знают намного больше, чем я. А если допустить, что сам дядя Коля его и вызвал, получив от Челобитьева всякие тайные сталеварские знания, то мне вообще не стоит соваться с моими предостережениями.
В баньке мы попарились неплохо, а потом бабушка с мамой подали первые масленичные блины - еще не такие, как будут с четверга по воскресенье, но все равно масляные, круглые, большие: и с селедкой, и со сметаной, и с растопленным маслом, и с вареньем. Я блинов поднавернул и немного успокоился, обрадовавшись, что получился славный и веселый вечер. Но заноза где-то в глубине души все равно продолжала сидеть. И я решил назавтра навестить Ковача и узнать, как у него дела.
Итак, во вторник я прямо из школы отправился в цех. Ковач был там. Он стоял и смотрел на огнедышащий металл, подавая иногда какие-то знаки другим сталеварам, и те кидались выполнять указания.
- Пришел поглядеть, как новая сталь идет? - спросил отец, заметив меня.
Я кивнул.
