— Васьковым! — твердо сказал Лешка. — Это они устроили Ефиму Моисеевичу заказ на оформление ресторана.
— Да, они… — пробормотал Цвиндлер. — А Челканов… Он точно ни при чем. Он сейчас шарахается от любого криминала… Он Америку собирается, — объяснил Цвиндлер. — Разве вы не знали?
Николай Иванович шумно вздохнул.
— Вот, представьте, не знал, — ухмыльнулся он. — Плохо нынче работаем, да? Но, кажется, я понимаю. Американцы сейчас так боятся русскую мафию, что всем, кто провел какой-то срок в тюрьме, отказывают во въездной визе. А скрыть, что у тебя судимость имеется — это навечно лишиться права въезда в Америку, если обман, конечно, вскроется. Поэтому надо либо доказать, что в советское время ты сидел по политическим делам, либо доказать, что ты давно исправился, либо еще какие-то убедительные доводы найти для американского посольства…
— Вот, вот, — закивал Цвиндлер. — При том, что его невеста — американская гражданка, и в Америке, в Бостоне, у него есть галерея, оформленная на его имя, ему с трудом удалось добиться разрешения на въезд. Можно сказать, разрешили ему условно, до первого предупреждения. И он мне сам говорил, что до смерти боится влипнуть в какую-нибудь историю. «У меня, — сказал он мне, — галерея набрала обороты и процветает, поэтому все, на что мне не дадут официального разрешения на вывоз, я брошу здесь. Просто Третьяковке подарю те же иконы и изделия Фаберже, только чтобы даже намека не было, будто я хочу контрабандой что-то протащить. Любое уголовное дело мне все планы на будущее поломает… А в Америке я и без того достаточно богат.»
— Еще вопрос, откуда взялось его американское богатство, на какие деньги он галерею открыл и откуда взял произведения искусства, которыми в этой галерее торгует, — усмехнулся Николай Иванович. — Но, как говорится, поезд ушел, тут к нему не прицепишься. Главное, что к нынешней истории он никак не причастен. Челканов не из тех людей, кто станет ходить на краю пропасти, когда за океаном надежное богатство ждет… Скажите, Ефим Моисеевич, вы никогда не рассказывали Васьковым о том, как в театре делают бутафорские, так сказать, иконы для декораций?
— Был однажды такой разговор, — несколько удивленно ответил Цвиндлер. — А что, это как-то связано…
— Очень похоже, что связано, — ответил Николай Иванович. — Разобраться бы, как… О слишком маленьких деньгах идет речь, чтобы ради таких денег решались на убийства… Что-то тут не сходится…
И тут Илюха выступил, и всех нас потряс. Я всегда говорил, Илюха думает медленно но основательно, и тогда — всех за пояс может заткнуть! Неправы те, кто считает его тугодумом: мол, на что способен такой здоровяк, кроме как кулаками махать? Оказывается, способен!
— Товарищ генерал! — проговорил он. — Я вот думаю…
— Да?.. — поощрил его Николай Иванович.
— Если вся эта каша вокруг икон варится, то, наверно, какие-то из этих икон стоят на самом деле намного больше, чем кажется. И, скорее всего, это та икона, которая к датчанину попала, ведь вокруг нее больше всего суеты! А если Васьковы продали этому датчанину бесценную икону под видом никчемной, то уж, конечно, вовсе не мстили они ему и не разыгрывали. Значит и не ссорились они, и заплатил он им за все! А слухи о ссоре — это обман, чтобы все думали: и вы думали, и эта девчонка, которая печать на выходные взяла, и таможня, что датчанин вывозит подделку, которая и гроша ломаного не стоит!
— Погоди… — Николай Иванович нахмурился. — Ты хочешь сказать…
— Я вот подумал, — проговорил Илюха, — что если б они пакость датчанину устраивали, то в прошлые выходные она стояла бы с той же самой иконой! А она стояла с другой… Улавливаете?
Мы-то улавливали, — и у нас челюсти отвисли. Ну, Илюха, дает!
— Погоди, — повторил Николай Иванович. — Давай разложим все по порядку, по полочкам… А вы, Ефим Моисеевич, внимательно слушайте, пожалуйста. Может, что-нибудь наведет вас на мысль, за что вас хотели убить…
— Хорошо, — кивнул художник.
— Итак, — начал Николай Иванович, — в руки Васьковых попадает бесценная икона, или несколько икон. Из тех, которые и в России могут стоить огромные деньги, а уж в мире и подавно! Как вывезти эти иконы? И Васьковы совместно с Гьельструпом разрабатывают хитрый план. Возможно, вы, Ефим Моисеевич, подсказали им, как можно легко и просто подделать иконы. Они начинают производство грубых подделок. Им важно, чтобы все — и в организациях, дающих разрешение на вывоз, и на таможне — привыкли видеть эти подделки и узнавать их с первого взгляда. Привыкли к тому, что есть группа мошенников, подделывающая иконы очень узнаваемым способом — узнаваемым почерком, так сказать. Эти иконы должны примелькаться настолько, чтобы таможенники пропускали их не то, что не приглядываясь, а отмахиваясь от них. Разумеется, и это дело они запускают себе не в убыток. Точно я излагаю твои догадки?
— Угу, — кивнул Илюха. — Даже еще лучше, чем я бы рассказал.
— Но главное — в другом, — продолжил Николай Иванович. — Когда эти подделки примелькаются настолько, что от них на таможне кривиться станут и только с насмешкой их воспринимать будут, тут, можно поверх ценнейшей подлинной иконы написать грубую подделку, и эта подделка — теперь уже мнимая подделка — так же спокойно проскочит таможню. Васьковы и еще одну хитрость придумывают. Их сообщник — Гьельструп, и они распускают слухи, будто поссорились и хотят ему отомстить. И даже «планом мести» делятся с друзьями. Зачем им это надо? А вот зачем! Вот Гьельструп возвращается домой и выставляет на продажу какое-то ценнейшее произведение искусства. Мы, в Москве, сразу начинаем разбираться: как он мог это произведение вывезти? И никогда наши подозрения не упадут на Васьковых! Мы твердо будем знать, что они поквитались с Гьельструпом, подсунув ему подделку, и посредник Олег Кириллович это подтвердит, и девушка, проштамповавшая разрешение, нам скажет: да, она грубо нарушила правила, взяв печать домой, но она хотела помочь подруге, наказать мерзавца… Разумеется, об истинном положении вещей она и понятия иметь не будет!
— Это факт, — сказал Лешка. — Если бы она или этот Олег Кириллович были в курсе, то Васьковой не имело бы смысла спрашивать по телефону у кого-то из них: «И он ничего не заподозрил?» В смысле, гладенько ли удалось Гьельструпу подделку подсунуть.
— Все так, — кивнул Николай Иванович. — Но особо отметим, по этому поводу, что значит нарушать правила, пусть даже формальные с виду. Вроде, из безобидных, и даже благородных побуждений действовала, а чуть не поспособствовала контрабанде… Так, конечно, можно будет говорить, если наши подозрения подтвердятся. И я думаю, они подтвердятся. Скорее всего, Гьельструп еще и подыграет Васьковым. Кроме ценнейшей иконы, которую он везет из России, он выставит на всеобщее обозрение точно такую же подделку Натальи Васьковой, позволив сделать из себя посмешище, чтобы убедить нас в том, что Васьковы к контрабанде не причастны. И тут, Илья, ты прав: если бы Васьковы хотели наказать Гьельструпа, то и в прошлые выходные мнимая старушка стояла бы с той же самой иконой. У нее ведь была отговорка: я вам икону не продам, потому что мне ваше лицо не нравится… Получается, что она вела себя так, чтобы к ней привыкли, чтобы какие-то подделки попали и к другим людям. А уж сегодня все было организовано так, чтобы икона точнехонько пришла в руки Гьельструпа, и чтобы за этим не виделось ничего, кроме достаточно безобидного розыгрыша. Теперь он сидит с разрешением на вывоз и в ус не дует… А Васьковы, тем временем, решили, что им позарез надо устранить Буркалова и вас, Ефим Моисеевич, чтобы окончательно спрятать концы в воду. А до этого они позаботились о том, чтобы вы несколько недель отсутствовали в мастерской с утра до вечера… Почему? Напрягитесь, попытайтесь сообразить, чем вы были для них так опасны? Что такого вы могли знать? Может, они вывозили контрабандой как раз те иконы, которые купили у Буркалова?
— Нет, не из-за этого, — покачал головой Цвиндлер. — Точно, не из-за этого. Я ж видел эти иконы, Игорь их мне показывал. Да, стоят они не копейки, но не такие уж они редкие. Возможно, каждая из них и потянет на две или даже на три тысячи долларов, но разве это те деньги, ради которых стоило затевать крупномасштабную махинацию и убивать двух человек. Ума не приложу… Почему они меня удалили, понятно. Находясь в мастерских, я бы, конечно, заметил, что они вовсю пекут подделки по рецепту, полученному от меня. Массовое производство подделок от соседа-художника не утаишь, я бы мог догадаться об этом по косвенным признакам. И потом, надо соблюдать осторожность, малюя подделку поверх ценной иконы да еще выдерживая доску в духовке, ведь так и ценный оригинал повредить недолго… Тут требуется особая технология, и я, если бы зашел к ним не вовремя, увидел какие-то препараты или инструменты,
