— Ты и так ему немало помогал — и как друг, и как коллега. А это именно то, в чем он тогда так нуждался.
Иверсен пожал плечами.
— Теперь мы этого уже никогда не узнаем, — со вздохом сказал он и прибавил: — Вообще-то я рад, что вы решили все мне рассказать. Но как вы сами считаете, стоило ли это делать? А вдруг я случайно выдам, что мы подозреваем о существовании Теневой организации?
Катерина сжала его руку.
— Теперь о ней следует известить всех в Обществе, — серьезно сказала она. — Если мы действительно собираемся вести борьбу, то об этом должен знать каждый.
Несколько минут они сидели молча, держа друг друга за руки.
— Как же я был слеп! — с горечью в голосе произнес наконец Иверсен. — Теперь многое становится на свои места. Исключение из Общества Тома, реакция Луки на самоубийство Марианны, отказ его от Йона. Невероятно, как этому маленькому человеку удавалось хранить столько больших секретов.
— У него была отдушина в лице Тома, — напомнила Катерина.
— Да, Том, — задумчиво повторил Иверсен и покачал головой. — Здорово же они нас дурачили.
— Однако не стоит забывать, что ставки были слишком высокими, — заметила Катерина.
— Нам нужно вернуть Тома, — решительно заявил Иверсен. — После того как мы поступили с ним, нам просто необходимо позаботиться о его реабилитации. — Он стукнул кулаком по одеялу. — Кроме того, он нам нужен. Кто лучше него может помочь нам противостоять Теневой организации? Он ведь уже имеет огромный опыт в этом деле.
— Думаю, не стоит особо рассчитывать на то, что он согласится покинуть свой хутор, — сказала Катерина. — Он уже привык только о самом себе заботиться. Я совсем не хочу упрекать его за это — в особенности после всего, что выпало на его долю.
— Да, но должны же мы что-нибудь для него сделать.
— Лучшее, что мы можем, это оставить его в покое, — твердо сказала девушка.
— Без него нам будет очень сложно убедить остальных. — Иверсен посмотрел на Катерину: — Как думаешь, поверит ли Кортманн или, к примеру, Клара нашим объяснениям? Не захотят ли они, чтобы Том лично подтвердил достоверность всей этой истории?
— Им придется это сделать, — заявила девушка. — Кроме того, они прислушаются к словам Йона. Ведь все происшедшее в наибольшей степени затронуло именно его интересы. Том в каком-то смысле сам избрал свою судьбу. Йона же этой возможности лишили. Правда, кто знает, чем бы все обернулось, если бы он тогда остался с Лукой?
— Как он все это воспринял? — с тревогой поинтересовался Иверсен.
— С учетом всех обстоятельств, на удивление спокойно, — ответила Катерина. — Трудно сказать, что именно он чувствует. В этом отношении он похож на Луку — тоже прекрасно умеет хранить все свои секреты. Думаю, злится, что в свое время от него утаили правду.
— Мы все оказались точно в таком же положении, — сказал Иверсен. — Не очень-то приятно ощущать себя непосвященным, независимо от того, оправдано это или нет. Может, как раз данное обстоятельство и дает нам шанс воплотить в жизнь мечту Луки — вновь объединить Общество библиофилов.
— Но среди нас по-прежнему могут быть изменники, — заметила Катерина.
— Верно, — согласился Иверсен. — Фактически, сейчас это гораздо актуальнее, чем когда бы то ни было. Тем более пришло время изгнать их из наших рядов, так сказать, стрясти гнилые плоды с дерева. И для этого нам понадобится помощь всех. В том числе Йона.
— А как же Кортманн?
— Кортманну и Кларе придется зарыть топор войны! — с возбуждением произнес Иверсен. — Обещаю лично позаботиться о том, чтобы они взялись за лопаты!
Катерина услышала, что звуковые сигналы кардиографа стали громче и чаще, и успокаивающе похлопала старика по руке:
— Успокойся, Иверсен, так ты переполошишь всю больницу.
Открывая «Libri di Luca» на следующее утро, Катерина впервые задумалась о том, что содержимое полок всех стеллажей в магазине не всегда использовалось исключительно во благо. До этого она воспринимала продажу книг как чрезвычайно достойное и даже почетное занятие, конечной целью которого является просвещение людей и получение ими удовольствия от чтения. Теперь же у нее возникло такое чувство, что она стоит за прилавком чуть ли ни оружейной лавки. Ведь существовали люди, которые могли употребить проданные ею книги для того, чтобы принести кому-то вред. Разумеется, она и раньше знала, что риск этого всегда существует, однако лишь сегодня ей впервые стало абсолютно ясно, что делается это умышленно и при этом организованно.
Новые мысли невольно заставляли девушку внимательнее присматриваться к входившим в букинистическую лавку покупателям. В какой-то момент Катерина даже поймала себя на том, что за некоторыми из них она ходит чуть ли не по пятам, стараясь ни на миг не упускать их из виду. Для сбора информации о поведении посетителей она также в полной мере использовала свои способности. Если же кто-то из них казался девушке подозрительным, она старалась позаботиться о том, чтобы этот человек потерял интерес к чтению и как можно скорее покинул магазин.
Во второй половине дня позвонил Йон. Все еще пребывая в настороженном состоянии, Катерина с первых же его слов почувствовала: что-то случилось.
— Как дела у Иверсена? — осведомился Йон.
— Его выпишут сегодня или завтра, — ответила Катерина и стала описывать свой визит в больницу накануне вечером. Однако по коротким замечаниям Йона она довольно скоро поняла, что мысли его занимает вовсе не ее рассказ.
— У тебя что-то не так? — спросила она после того, как оба они некоторое время хранили молчание.
На другом конце провода послышался короткий нервный смех.
— И да, и нет, — сказал Йон. — Мне нужно… точнее, меня вынуждают принять решение.
— Да? — Катерина затаила дыхание. В мозгу у нее замелькали сценарии развития событий — один страшнее другого. Что это за решение? По поводу «Libri di Luca»? Йон все-таки решился продать магазин, чтобы избежать открытой борьбы с Теневой организацией? А может, его запугали? Или же купили?
Йон откашлялся и спросил:
— К кому следует обратиться, чтобы меня активировали?
20
После того, что рассказал им Том Нёрресков о теневой организации и Луке, Йон усиленно старался согласовать ход своих мыслей с этой новой информацией. Сделать это было нелегко, так как в течение двадцати лет он вынужден был довольствоваться лишь неясными догадками, обвинениями и гневом. Казалось, чтобы заставить себя отныне мыслить в правильном направлении, нужно чуть ли не поменять местами полушария мозга. Причем сделать это ему необходимо было самому, без чьей-либо помощи. Высадив Катерину перед «Libri di Luca», он сразу же отправился к себе домой.
Войдя в квартиру и раздевшись, Йон прошел в гостиную. По запаху, а также по тому, что газеты и прочие периодические издания были сложены аккуратной стопкой на черном журнальном столике, он определил, что у него побывала уборщица. Лучи послеобеденного солнца, проникавшие в комнату сквозь вымытые недавно стекла, были настолько яркими, что, скользнув взглядом по белоснежным половицам и стенам, он вынужден был даже зажмуриться. Подойдя к черному кожаному дивану, Йон со вздохом на него опустился. Кроме дивана и столика единственным предметом мебели в гостиной был широкий серый стеллаж высотой полтора метра, занимавший почти всю стену напротив дивана. На стеллаже стояли большой широкоформатный телевизор и стереосистема с мощной акустикой. На стене за спинкой дивана, а также на
