части стены между окнами висели узкие вертикальные черные полотнища, исписанные красными и серебряными китайскими иероглифами.
Наклонившись, Йон взял стопку газет, положил ее на пол и, не глядя, задвинул ногой под диван. Меньше всего ему сейчас хотелось читать.
За то время, пока Йон сидел, устремив невидящий взор в темный экран неработающего телевизора, солнце успело спрятаться за крышами соседних домов, и свет в комнате стал более мягким. В мозгу у Йона выстраивались бесконечные ряды разнообразных вопросов и теорий, отделаться от которых он просто не мог. Он как будто попал в ловушку, вырваться из которой ему мешала пропасть между его собственными детскими воспоминаниями и тем, что рассказал Том Нёрресков. В конце концов он почувствовал голод, встал с дивана и прошел на кухню, где слегка подкрепился тем, что нашлось в холодильнике и буфете. После этого он лег в постель.
Проведя всю ночь без сна, утром Йон все же решил идти на службу. Отчасти, чтобы отвлечься от своих мыслей, а отчасти для того, чтобы восстановить контакт со своей привычной жизнью, которая казалась ему теперь настолько далекой, что следовало проверить, существовала ли она на самом деле или же была всего лишь сном.
Когда он вошел в офис, Йенни приветливо кивнула ему, однако ничего не сказала; Йону показалось, что секретарша взглянула на него одновременно с тревогой и облегчением. Чем объяснялась тревога, он понял через час, когда его вызвали в офис Хальбека.
— Добрый день, Кампелли, — официальным тоном произнес Франк Хальбек, когда Йон закрыл дверь офиса и опустился на стул напротив своего работодателя. — Весьма любезно с твоей стороны, что ты надумал наконец-то появиться.
Йон был готов к тому, что ему придется защищать свое право на отгулы, и потому с готовностью кивнул:
— Верно, я позволил себе пропустить пару дней. Кое-что следовало привести в порядок после смерти отца, и я подумал, что могу это сделать, раз уж дело Ремера все равно не может двигаться дальше, пока он не предоставит нам всей необходимой информации.
Не меняя выражения лица, Хальбек внимательно посмотрел на Йона.
— Я пытался получить от него ответ на мои обращения, — продолжал Йон. — Однако его или не удается застать, или же он присылает сведения, не имеющие ничего общего с сутью обвинения.
— А сам Ремер объясняет все совсем не так, — сказал Хальбек и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку своего кресла. — Я разговаривал с ним вчера, когда тебя не было на месте. Он хочет, чтобы его дело передали кому-нибудь другому.
Йон, как мог, постарался скрыть свое изумление.
— Ремер утверждает, что ты не проявляешь должной заинтересованности, ленив и несерьезен, — продолжал Хальбек. — По его словам, он достижим в любой момент, однако ему самому приходится постоянно связываться с тобой, чтобы иметь представление о том, что происходит в его деле.
Йон покачал головой.
— Все обстоит совсем не так, — снова попытался оправдаться он. — Это с самим Ремером никогда не удается побеседовать — он не отвечает даже на электронные письма.
— И все-таки, Кампелли, ты сделал что-то, что оскорбило его. — Хальбек привстал и перегнулся через стол, приблизившись к Йону. — Ремер вкладывает кучу денег в нашу фирму. Так много, что мы просто не можем позволить себе лишаться такого клиента из-за семейных дел одного из наших сотрудников. Прискорбно, разумеется, что твой отец умер, однако это никоим образом не должно сказываться на твоей работе.
— Согласен, но это и не сказывается! — сказал Йон, не в силах скрыть возмущение. — Я могу показать корреспонденцию, из которой…
— Весьма благодарен, — перебил его Хальбек, садясь. — Я ознакомлен с корреспонденцией. Ремер прочел мне несколько посланий, и, должен признаться, я ожидал более профессионального подхода в работе с нашим лучшим клиентом.
У Йона округлились глаза от изумления.
— Он тебе их читал? — переспросил он.
— Ну да, — с раздражением подтвердил Хальбек.
— По телефону?
— Нет. — Хальбек был все так же раздражен. — Я же сказал, что вчера он был здесь. У него были копии вашей переписки. Он передал мне некоторые бумаги, и я должен сказать, что…
Дальше слушать Йон не стал. Он представил себе Ремера, сидящего на том самом стуле, на котором сидит сейчас он сам, и читающего вслух документы Хальбеку, совладельцу адвокатской конторы, который внимательно и благожелательно прислушивается к тому, что считает нужным сообщить ему эта пресловутая дойная корова их фирмы. Йон знал, какое действие может возыметь текст, в котором определенным образом расставлены акценты. Но за прошедшую неделю ему довелось узнать еще много чего, и теперь он понимал, что если Ремер был еще и вещающим, то у Хальбека не оставалось ни единого шанса не поддаться влиянию. И вот теперь Хальбек сидит перед ним, Йоном, и рассказывает о том, какие материалы показывал ему Ремер. При этом он твердо убежден, что высказывает именно свою точку зрения, как будто он совершенно самостоятельно оценил представленные ему документы и сделал соответствующие выводы.
— …и потому мы решили отстранить тебя от ведения этого дела, — окончил свою речь Хальбек и продемонстрировал свои пустые ладони, словно в знак того, что дело будет изъято из рук Йона.
— О'кей. — Йон безнадежно махнул рукой, решив уйти.
— Фактически, — сказал Хальбек, повысив голос, что заставило Йона остаться на стуле, — фактически мы вынуждены пересмотреть вопрос о твоем пребывании в нашей фирме.
Потрясенный, Йон не сводил пристального взгляда с лица человека, сидящего перед ним за письменным столом.
— Нашей фирме не нужны сотрудники, которые не в состоянии серьезно относиться к делам наших клиентов, — глазом не моргнув, продолжал между тем Хальбек. — Клиенты обращаются к нам, поскольку по той или иной причине попадают в затруднительное положение, и оказание им профессиональной помощи является просто-напросто нашим долгом. Если же появляются слухи — безразлично, оправданные или неоправданные, — что наши действия несерьезны, то это означает полный крах нашей деловой репутации.
— И что ты всем этим хочешь сказать?
— Что ты уволен, — заявил Хальбек, глядя Йону прямо в глаза. — С этого самого момента. Так что собирай свои личные вещи и как можно скорее выметайся из здания.
Йон понимал, что сделать уже ничего нельзя: никакие аргументы или уговоры не помогут. Не оставалось сомнений, что этот раунд Ремер выиграл. Йон посмотрел на свои руки так, будто это они мешали ему работать. Он чувствовал, как в душе его закипает гнев, и стиснул зубы. Врагом его был вовсе не Хальбек — он, бедняга, лишь думал, что так защищает свою фирму. Йон наклонил голову.
— Хорошо, — сказал он и встал.
— Йенни тебя проводит. — Хальбек движением головы указал на дверь. — Прощай, Кампелли.
Не говоря ни слова, Йон повернулся и вышел из кабинета. За порогом его встретила Йенни. В глазах у девушки стояли слезы.
— Мне так жаль, Йон, — проговорила она.
— Ничего, все в порядке, — сказал Йон и слегка обнял ее за плечи. Йенни вздрогнула и прильнула к нему. Наконец Йон осторожно кашлянул, и секретарша нехотя отстранилась.
— Мне велели забрать у тебя мобильный телефон и ключи от машины, — произнесла она сдавленным от сдерживаемых слез голосом, глядя на Йона виноватым взглядом.
Йон кивнул:
— Давай поскорее с этим покончим.
Спустя десять минут Йон уже стоял на тротуаре — без работы, без машины и без мобильного телефона. И даже не мог решить, что является большей потерей. Работа обеспечивала ему кусок хлеба, машина — возможность передвигаться, однако без мобильного телефона он чувствовал себя особенно
