предложил.
Два Голоса, оба с хрипотцой, какое-то время смеялись по
неизвестному нам каналу специальной связи.
— В резерве, — хохотнул-булькнул Голос, и тут же оба Голоса двинули смех из нижней октавы в верхнюю и подняли амплитуду, будто невидимый кто-то потянул ползунок басов влево, а громкости вправо.
Потом распрощались, а следом отправились телефонные трубки в штатные блиндажи телефонных трубок специальной связи, причем трубка Голоса Сверху — секундой раньше.
ТРЕТИЙ ЭПИЛОГ
А в третьем эпилоге встречаем мы Серегу почти в исходной точке нашей истории, то есть около тель- авивской «марины», чтобы еще раз пройтись вместе с ним по набережной, из конца в конец. Ну что делать — любим мы это: гулять по тель-авивской набережной. Хорошо там по вечерам, когда не жарко, когда отряхивает уже с сандалий песок запоздалый купальщик, а подружка его подставляет под струю пресной воды такую славную ножку, что уже не смотришь, куда идешь, а только будто бы на море. Ну, и море тоже хорошо! Блестит, ускользает вдаль, покажет пароходик, яхту, принесет на берег серфиста на доске, лизнет песок, послужит вместе с небом фоном для самолета, а главное — обласкает душу и не запросит за это даже самой мелкой монеты.
А Серега на променад вышел сегодня не один, а в сопровождении бывшей своей агентуры. Именно в сопровождении, потому что идет он впереди всех, будто король рынка «бэ сиртей бурекас» (в фильмах левантийского содержания и формы). В таком фильме не обязательно король рынка — главный герой. Это может быть строительный рабочий, а фильм может начаться с того, что этот рабочий, небритый, в майке, долго идет по «атар бния» (стройплощадке) и говорит «Ма нишма?» («Как дела?») всем без исключения рабочим на стройке, будто эти рабочие и в самом деле евреи, а не заезжие румыны, которые по субботам сидят на корточках с пивом и провожают глазами прохожих, пытаясь понять, откуда у них деньги взялись на все эти стройки. Но ни одному строительному рабочему, будь он хоть румын, хоть кто угодно, не разгадать загадки. И мы им в этом не помощники. Вот и автор, скажут, когда закончил работу на своей стройке? Откуда взял время сочинять истории? Небось еще и издаст книжечку за собственный счет? Устроит презентацию с угощением, похожую на бар-мицву.
Серега же приблизился тем временем к тому месту, где гоняют маленький мяч большими ракетками. Попросил у загорелой девушки «матку» на пару ударов. Получив, сочным, чмокающим выстрелом отправил мяч партнерше. Еще раз, еще пару ударов под поощряющие возгласы своей компании, вернул ракетку-«матку», сказал куртуазно «тода раба» («большое спасибо, красотка») и широко, открыто улыбнулся ей. И она ответила ему такой же улыбкой. Далее, помнит читатель, вырастет на дороге работник безопасности кафе «Лондон». Он и вырос, хоть и не выше метра семидесяти. Ему сказал на сей раз Серега: «Ма шломха?» («Как здоровье, приятель?») И работник безопасности ответил ему: «Бесэдер» («Ничего, помаленьку»). Компания Серегина сделала вид, что она — сама по себе.
Проходя мимо американского посольства, подмигнул Серега кому-то на третьем этаже.
— Уж не завелась ли у тебя там сестричка? — спросила Аталия.
Серега поднял ладонь, что означало: «Стоп! Пограничная зона!»
Миновав кришнаиток, буркнул Серега: «Штует!» («Ерунда!») Хотел он было вступить в краткую дискуссию с молодым христианским миссионером, чтобы попрактиковаться в английском, но тот уже ушел. Наверное, сидит в Mike's Place, подумал Серега, потягивает виски и размышляет либо о красоте заката, либо о божественной воле. Равнодушным взглядом скользнул Серега по незамысловатому фонтану и по падающим фигурам у Мигдаль ха-Опера, с еще большим неодобрением, чем когда-то, глянул на мечеть. В Яффо у башни с часами купил он в лавке на дорогу кулек «пицухим» (арахис, миндаль, орешки, фундук) и спросил у торговца: «Ма ашаа?» («Не подскажете ли, который час?»)
— Арба ва хэци (Полпятого, с вашего позволения), — был ответ.
— Ло маамин лаэм! (Не доверяю им, черт побери!) — сказал Серега хозяину лавки с улыбкой, показывая сначала на свои часы, а потом на часы на башне Абдул-Хамида Второго. Хозяин лавки с охотой и понимающе улыбнулся ему в ответ.
Тут же, недалеко от башни с часами, ждала Серегу его «Мазда», купленная им недавно со льготой для новых репатриантов, которую намеренно припарковал он здесь полтора часа назад, а затем отбыл со своей капеллой в исходную точку ритуальной прогулки.
И тронула Серегу мысль. Мысль о том, что он скоро вернется в Димону, где все так ясно, понятно и просто. Где ждет его съемная квартира на улице имени Голды Меир, и в кухне стоит у него кастрюлька на книжке «Протоколы с претензией», а в кастрюльке отмокает пригорелый рис. И ведь кто поймет, растолкует устройство реактора человеческих устремлений! Может быть, очень скоро проймет Серегу тоска по русским березам, по Кремлевской стене или каким-то менее символичным атрибутам России, например по полковнику, который, что ни говори, всегда пекся о нем по-отечески, да и Теодора вот вытащил из еврейской тюрьмы.
Но сейчас думает Серега о своем рабочем столе на текстильной фабрике, на котором висит латунная табличка: «Здесь с такого-то по такой год работал Мордехай Вануну». И стоит на полке подаренная Теодором на память книга, третий том Ландсберга. Пройден давно § 208 про излучение и камеру Вильсона, пройден § 224 о применении незатухающих цепных реакций деления, и, обнаруживая мечтательную составляющую характера Сереги, лежит закладка на последнем параграфе: § 233. Космические лучи. За этим параграфом располагается только заключение со словами: «…теории, позволяющие… проникнуть во внутренний смысл… и предусмотреть… еще неизвестные следствия». Еще дальше — ответы к задачам, указан тираж в 300 000 экземпляров и цена 1р. 13к.
Атмосфера конца. Все приходит к концу. «??? ????? ??? ???» («hэвель hэвелим, hаколь hэвель»), суета сует, все суета.
И все же мысль о Димоне согрела Серегу и отразилась на его лице теплой, открытой и, пожалуй, безобидной улыбкой, которая нам так понравилась в нем и благодаря которой его приняли когда-то в школу КГБ.
Он не знает еще, что дома ждет его поздравительная открытка с пожеланиями всего хорошего к Песаху от генерала Громочастного и подполковника Пронина. На прощание вручает Борис Сергею Есенину двухтомник А. И. Солженицына «Двести лет вместе». Уже видел его Серега и знает, что если откинуть обложку первого тома, то можно прочесть сделанную наискосок церемонную надпись:
Серега подумал, что ему делать с книгами, открыл машину, положил их в «бардачок», достав оттуда темные очки. Пожал руки мужчинам, поцеловал в щечки женщин. Как принято в Димоне перед дальней поездкой, потянулся так, что футболка его поднялась, обнажив начинающий полнеть животик, поскреб без задней мысли в паху (на языке димонцев — «гиред кцат бэйцим» — поправил шорты). Он, конечно, изрядно выпендривался, наш Серега, щеголяя своей димонистостью, но ведь мы его давно раскусили: и его приколы, и расчеты, и то настоящее в нем, что сделало его нашим героем.
Вот он сел за руль, завел мотор, отпустил ручник. Всего тебе хорошего!
Прощай, Серега!
СОН АВТОРА
И снился автору сон, будто хороший его знакомый, Моше, поначалу напрочь было проигнорировавший
