– Да нет, по-моему, ничего такого не было. Она была сиротой в Понсе, затем стала монахиней, к тому же, как оказалось, ясновидящей. На этом острове во что угодно готовы поверить, у них это просто в крови. Ведь пуэрториканцы люди чрезвычайно легковерные. Вот хотя бы, например, эта девочка, которую сегодня хоронили. Вы не знаете, что для них означает эта смерть?
– А что может обозначать такая смерть?
– Колдовство! – выпалил Роза. – То, как изуродовано это тело, говорит о том, что девочку использовали в какой-то церемонии, имеющей отношение к колдовству. Вуду.
Кэррен заметил, что он поежился, когда произносил последнее слово.
– Вы слышали что-нибудь о вуду?
– Не могу сказать. Кажется, что-то связанное с фетишами всякого рода, я не ошибаюсь? Какое-то жуткое суеверие.
– Суеверие, говорите? Нет, не совсем. Вот взять хотя бы эти фетиши. Поймите, если кто-нибудь изготовит куклу и наречет ее вашим именем, то это уже дело серьезное и небезопасное для вас, сеньор Кэррен. С черной магией, сеньор Кэррен, шутки плохи.
– А что, здесь, на острове много людей занимается этой черной магией, или этим вуду?
– Мне говорили, что до последнего времени этого вообще не было. Но теперь, когда рабы обрели свободу и переезжают с одного острова на другой, это стало явлением повсеместным. Более всего это было распространено на Гаити, а здесь сейчас очень много гаитян, решивших перебраться сюда.
Майкл был весьма заинтригован услышанным, но пришел он сюда не ради обсуждения черной магии.
– Сеньор Роза, если мне понадобится помощь, могу я на вас рассчитывать?
– Конечно. Месяц назад я получил от вашей матери еще одно письмо. Она сообщила мне, что вы должны приехать и, возможно, вам потребуется моя помощь. Именно поэтому я решил сам дать о себе знать.
Конечно, Роза не был фанатичным альтруистом, поглощенным лишь своей религией и готовым работать. Для Майкла исключительно из идейных побуждений. И Майкл был готов в случае, если этот человек окажется для него действительно полезным, щедро его вознаградить.
На голове у старика была неказистая грязная соломенная шляпа. Он снял ее и вытащил из-под засаленной ленточки внутри маленький кусочек бумажки.
– Вот здесь адрес моего дома. Вы всегда сможете найти меня либо там, либо здесь, в этой таверне. Но, сеньор, я умоляю вас, пожалуйста, никому ни слова о том, что вы меня знаете. То, как вы себя ведете на этом острове, явно не способствует укреплению вашей репутации в городе и лучше, если никому не будет известно, что мы с вами состоим в приятельских или каких-либо деловых отношениях.
Майкл был изумлен.
– А что я делаю на этом острове?
– Ну, эти кофейные плантации, гасиенды. Как я вам говорил, здесь, в Пуэрто-Рико, слухами земля полнится. И то, что вы водите дружбу с этой «доньей всех проституток».
– Это значит, так называют Нурью Санчес?
– Да, некоторые так называют, а другие и похуже. Я, конечно, понимаю, что те, которые ее так называют, и сами немногим лучше. Но есть очень много людей, которые ее прозвали ангелом милосердия.
– Ну, а вы-то сами? Как вы ее называете?
– Что я вам могу на это ответить? Я считаю, что все наши поступки имеют одну единственную цель – позволить нам выжить на этом свете, сеньор Кэррен. И, как сказано в Талмуде, – он осекся. – Впрочем, Талмуд для вас мало что значит. Но я могу сказать одно, сеньор – и вы, и я, и Нурья Санчес, и та монахиня из обители – по сути своей мы друг от друга не отличаемся. Мы все стремимся выжить, а что за этим стоит, совершаем ли мы добро или зло – вот в этом все и дело.
Вверху Педро хлопотал у стойки. Он был так поглощен подсчетом и разливом, что едва взглянул на ирландца, когда тот вышел из подвала. Таверна была забита битком, все по-прежнему пили и говорили, не прислушиваясь к собеседнику. Из музыкантов остался лишь гитарист, который подыгрывал теперь двум исполнителям фламенко – мужчине и женщине. Они крикливыми голосами пели цыганские песни Андалузии, решив, видимо, что громкость исполнения способна заменить недостаток умения.
Майкл постоял немного, прислушался к ним – пели они плохо, постоянно фальшивили. Он подумал о своих прабабушке и прадедушке, о Титаните и Роберте-Ренегате, о цыганских напевах тех времен, объединивших целую страну, разорванную на части войной.
Какой же женщиной должна была быть она, эта Титанита. Его тетя Беатрис рассказывала ему эту историю. Она рассказывала ему о том, что после того как они поженились, она отправилась во Францию и разыскала там свою прежнюю семью. Узнав, что с приходом якобинцев евреи Бордо потеряли все, что могли потерять, Софья пела для жителей Бордо старые религиозные песни и цыганские напевы. Ее концерты принесли ей деньги, которые пошли на восстановление той небольшой синагоги, куда брал ее с собой дедушка, когда она была еще ребенком. О том, как она по возвращению в Испанию предстала перед инквизицией и как она отрицала брошенные ей обвинения, и как вышла из этого победительницей.
– Она заявила им, что она не еврейка и никогда ею не была, она отказывалась от своего Бога, потому, что знала – это было необходимо, она понимала, что это война, – говорила ему Беатрис. – Потому что сознавала, что сражалась за близких ей людей, что ей было необходимо лгать, иначе она была бы обречена на поражение.
– А я? – спросил Майкл. – Я тоже еврей?
Беатрис ответила не сразу. Потом, приложив руку к его груди, туда, где сердце, она ответила.
– Вот здесь – наверное да. Потому что ты – Мендоза. Но ты никогда не должен рассказывать отцу о том, что я тебе говорила. Луис человек… Луис другой человек. Возможно, останься мой отец в живых, все могло
