и вошел в тот, который располагался по левую руку от него.
Тим не видел, кто вошел. Он сидел в кресле спиной к двери и глядел в окно. Ногами опирался о высокий подоконник, а руки были заложены за голову – вид человека удовлетворенного жизнью.
– Тим, повернись, я хочу с тобой поговорить.
Тим повернулся не сразу, поставил ноги на пол, затем сделал виток во вращающемся кресле.
– Да?
– Да, сэр, – вот как ты должен отвечать. Это первое. Хватит с меня твоей подлости и неприятностей, которые происходят по твоей милости. Второе – мне известно о фениях.
Тимоти посмотрел на багровое лицо своего отца. Глаза его метали злобные искры. У Тимоти неприятно заныло в животе.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какие фении?
Норман подошел к столу, наклонился к нему, опираясь руками о край стола.
– Я – твой отец и твой работодатель. Ты должен, обращаясь ко мне, называть меня «сэр». И встань, когда я с тобой разговариваю! – повысил голос Норман.
Тимоти поднялся.
– Вы сами себя накачиваете, отец. Вам не пойдет на пользу, если вы не возьмете себя в руки.
– Я возьму себя в руки, черт возьми! Причем тогда, когда сочту это необходимым. Когда я, в конце концов, выясню, в какую мерзость ты впутался сам и впутал всех нас. И не смей смотреть на меня так – не будет у меня ни разрыва сердца, ни удара, чтобы облегчить твою задачу, не дождешься ты этого. Дай Бог тебе мое здоровье, и что бы вы там с этой Лилой не затевали, какую бы кашу не заварили – подыхать я пока не намерен. Это бы, конечно, развязало бы вам руки, но уж нет!
– А какое отношение имеет ко всему она? – спросил Тим, добавив едва различимое на слух «сэр».
– А вот об этом ты сам мне должен рассказать.
– Мне нечего вам рассказывать. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
– Да нет, Понимаешь. Она ведь здесь, в отеле «Коннот», в Лондоне. И ты с ней встречался.
Это был выстрел наугад, у него в действительности не было доказательств, что он и Лила встречались. Это было просто догадкой, случайно пришедшей на ум.
Тимоти постепенно приходил в себя. Глупо отрицать факт встречи с Лилой.
– Я пил с ней чай неделю назад. Мы встречались, чтобы поговорить по поводу моей жены и этого ее ублюдка Майкла. Но я все еще не пойму, какое это имеет отношение к происходящему теперь? Вы же сами посоветовали мне встретиться и переговорить с Лилой.
Норман помнил об этом, но не собирался дать Тиму ускользнуть.
– Я не говорю сейчас об этой шлюхе, на которой ты имел неосторожность жениться, я говорю о Лиле Кэррен. Лила жаждет власти. Ей для ее Майкла нужна Кордова, хотя покойный Хуан Луис строго-настрого это запретил в своем завещании. И она теперь использует тебя для того, чтобы проникнуть туда. Единственное, что я пока не понимаю, каким способом она собирается все это осуществить или что она пообещала тебе в обмен на твою помощь. И какая роль здесь отведена фениям? И рассказать об этом должен мне ты.
У одного из окон кабинета стоял небольшой столик с объемистым графином шерри. Тимоти подошел и налил себе вина, чувствуя, как взгляд отца сверлил его спину.
– Вот, возьмите и выпейте. Вы почувствуете себя лучше.
Норман протянул руку, будто хотел взять стакан, но, внезапно размахнувшись, выбил бокал у Тимоти. Бокал упал на ковер и не разбился. Брызги пролитого вина быстро впитывались в ковер, образуя бурые пятна.
– Досадно, – сказал Тимоти вполголоса. – Прекрасное амонтильядо, присланное Руэсом месяц назад. Его у нас не очень много.
– Перестань играть со мной. Не пытайся сбить меня с толку своими самоуверенными манерами, сынок. – Норман говорил очень тихо. – В эту самую минуту твои штанишки уже намокают от страха, совсем как тогда, когда ты был ребенком. В тебе ведь никогда не было настоящей храбрости. Той, которая присуща мужчине. Всегда ты был маменькиным сынком, пока она не умерла, и не было больше юбок, за которыми ты мог бы прятаться. Каждый раз, когда ты заслуживал розог и получал их, ты бросался к своей мамочке или гувернантке. Теперь у тебя для этого есть Лила Кэррен. Для того, чтобы напоминать тебе, что у тебя штаны на заднице, а не юбка.
У Тима в горле комком встало бешенство. Чтобы заговорить, нужно было его одолеть. И он одолел.
– Вы не имеете права упоминать имя моей матери. Вы ее убили! Вы и ваша бесконечная беготня за всеми лондонскими суками. Вы недостойны даже туфли ей лизать. И тогда, и сейчас.
Рука Нормана поднялась с быстротой змеи, бросающейся на жертву. Сжатый кулак был уже готов ударить это красивое невозмутимое лицо. Но Тим оказался проворнее. Он схватил отца за запястье и крепко удерживал. Да, мальчишка был не только проворным, но и на удивление сильным. Норман мгновенно понял, что с сыном ему не справиться, во всяком случае, тот физически сильнее его. Он оставил попытки освободиться от этого захвата и расслабил мускулы. Тимоти, почувствовав это, отпустил руку отца. Лицо его порозовело от гордости одержанной победы.
– Вы старый деспот и тиран. Вы никогда ничего не понимали. Вы и сейчас не понимаете и не знаете, что вас ожидает. Вы – мертвецы, и вы и эти два идиота ваши братцы. Вы уже мертвы и у вас даже не хватает ума, чтобы спокойно улечься в гроб.
Тимоти был опьянен своей властью над отцом. Он говорил громче и громче.
– Я еще попляшу на вашей могилке, не забудьте об этом.
