К несчастью для Джозефа, болезнь, сразившая его родителей, на этом не остановилась и продолжалась до тех пор, пока не истребила практически всех Браунонов и членов их семей. Уехавшие не вернулись. Традиция была нарушена, владения Браунонов ушли в чужие руки, а их бывшие хозяева — под землю на кладбище Оук Хилл. Там их залегло столько, что они без труда отразили бы нападение окрестных племен, не отдав им ни пяди своей территории. Но вернемся к призраку.
Однажды ночью, примерно через три года после смерти Хетти Парлоу, компания молодых людей из Блэкбурга проезжала мимо кладбища Оук Хилл. Тот, кто бывал в этих местах, наверное помнит, что дорога в Гринтон проходит вдоль южной оконечности кладбища. Они возвращались с майского праздника в Гринтоне — эта подробность позволяет установить точную дату. Было их человек двенадцать, все в чрезвычайно веселом расположении духа — насколько это вообще было возможна после недавних отнюдь не веселых событий. Когда они проезжали мимо кладбища, возница внезапно осадил лошадей с возгласом удивления. Да и мудрено было бы не удивиться — впереди за кладбищенской оградой, почти у самой дороги стоял призрак Хетти Парлоу. Ошибки тут быть не могло: ее знали в лицо все молодые люди Блэкбурга. На то, что это был именно призрак, указывали такие обычные атрибуты, как саван, длинные спутанные волосы, 'взор, обращенный в никуда', и прочее в том же роде. Привидение простирало руки к западу, словно тянулось за вечерней звездой — объектом безусловно притягательным, но едва ли достижимым. Рассказывают, что возвращавшиеся с пирушки оцепенели — да, надо отметить, что пили они только кофе и лимонад, — и в наступившей тишине ясно услышали, как призрак зовет: 'Джо! Джо!' Спустя мгновение видение исчезло. Разумеется, верить этому никто не обязан.
Как было установлено позднее, в тот самый миг Джо брел в зарослях полыни на другой стороне континента в окрестностях Уиннемакки, что в штате Невада. Сюда привезли его дальние родственники отца, люди хорошие и добропорядочные. Они усыновили ребенка и нежно о нем заботились. Но в тот вечер бедняжка, гуляя, отошел слишком далеко от дома и заблудился.
Его последующая история покрыта мраком, о многом можно только гадать. Известно, что его подобрала семья индейцев пайют, и некоторое время незадачливое дитя провело с ними, пока его не продали — буквально продали за деньги — одной женщине на железнодорожной станции. Эта женщина ехала в поезде на восток, станция находилась за много миль от Уиннемакки. Женщина уверяла, что она делала запросы и наводила справки, где только возможно, но ответа не получила, и в конце концов, сама будучи бездетной вдовой, усыновила ребенка. На данном этапе жизненного пути Джо родителей у него имелось в преизбытке — так что горькая сиротская доля ему явно не угрожала.
Его последняя приемная мать миссис Дарнелл жила в Кливленде, в штате Огайо, но у нее Джо пробыл недолго. Однажды полицейский — новичок на этом участке — заметил одиноко топающего куда-то малыша. На вопрос, куда тот направляется, ребенок пролепетал: 'Домой', хотя — как потом выяснилось — все дальше и дальше уходил от дома своей приемной матери. По-видимому, часть пути он проехал на поезде, так как уже через три дня очутился в Уайтвилле городе, находящемся, как известно, совсем недалеко от Блэкбурга. Одет он был еще довольно прилично, но чумаз до чрезвычайности. Будучи не в состоянии объяснить, как он тут оказался, он был задержан за бродяжничество и водворен в детский приют. Там его вымыли.
Вскоре Джо оттуда сбежал — просто в один прекрасный день ушел в лес, и больше его в приюте не видели.
И вот мы снова находим его или, вернее, вновь возвращаемся к нему, одиноко стоящему под холодным осенним дождем на окраине Блэкбурга. Теперь, наверное, самое время уточнить, что темными и липкими были не струи дождя, а его лицо и руки, с которыми дождь просто не мог ничего поделать. Джо был устрашающе, просто как-то невообразимо грязен — как будто его размалевал художник. Ботинок на нем уже не было, босые ступни распухли и покраснели. При ходьбе он хромал на обе ноги.
Что касается одежды, то едва ли вам удалось бы установить, из чего именно она состоит и каким чудом еще держится. То, что он продрог до мозга костей, не подлежит ни малейшему сомнению; он сам это отлично знал. Да и любой продрог бы на его месте, окажись он на улице в такую погоду — видимо, поэтому там никого и не было. Что он сам тут делает, Джо не смог бы объяснить ни при каких обстоятельствах, даже если бы обладал словарем, превышающим сто слов. Судя по тому, с каким потерянным видом он озирался по сторонам, он был в полном замешательстве.
Однако глупее прочих он тоже не был. Испытывая страшный голод и чувствуя, что замерзает, Джо — пока в силах — потащился, сильно сгибая ноги в коленях и стараясь ступать на цыпочки, к одному из домов, с виду такому теплому и гостеприимному. Но только он собрался войти, как из дома вышла огромная собака и это его право на вход яростно оспорила. Ужасно перепугавшись и предположив (не без основания), что зверство снаружи не может не предвещать зверства внутри, он заковылял прочь. И справа и слева от него тянулись серые, мокрые поля. Он почти ничего не видел из-за стены дождя, сплошной пелены тумана и сгущающейся ночной тьмы. Дорога, на которой он оказался, ведет в Гринтон — ведет, впрочем, лишь тех, кому удается миновать кладбище Оук Хилл. А удается это далеко не каждому.
Джо не повезло.
Его нашли на следующее утро мокрого, холодного, но голода уже не чувствовавшего. Очевидно, он вошел в кладбищенские ворота, полагая, что они приведут его к дому, в котором не держат собак, и потом долго ощупью бродил среди могил, наверняка много раз спотыкаясь и падая, пока окончательно не изнемог и не сдался. Маленькое тельце лежало на боку — одна грязная ладонь была подложена под грязную щеку, другая — в поисках тепла — засунута между лохмотьями. Щека, обращенная к небу, была наконец отмыта начисто, словно подставленная для поцелуя ангелу Божию. Заметили, — правда, не придав этому значения, труп еще не был опознан, — что ребенок лежит на могиле Хетти Парлоу. Однако могила не разверзлась, дабы принять его, о чем — даже с риском показаться циничным — невозможно не пожалеть.
Пропавший без вести
Окончив негромкий разговор с группой офицеров, рядовой повернулся кругом, и, минуя линию наскоро сооруженных укреплений, исчез в лесу. Рядового звали Джером Сиринг; он нес службу в армии генерала Шермана, которая в те дни противостояла неприятелю в районе высоты Коннесо, штат Джорджия. Никто не окликнул его, и он никого не отметил даже легким кивком, но каждому было ясно: этот храбрый солдат получил ответственное и опасное боевое задание. Сиринг хоть и был рядовым, но службу нес особую, числясь ординарцем при штабе дивизии. Ординарец — универсальная должность. Ординарец бывает посыльным, писарем, офицерским денщиком — кем угодно. Любое дело, не оговоренное в уставных положениях и руководствах, может быть поручено ординарцу, смотря по его способностям, по отношениям с начальством или просто по обстоятельствам. Рядовой Сиринг, превосходный стрелок, молодой, крепкий, сметливый и незнакомый со страхом, был разведчиком.
Даже действуя в составе более крупных соединений, командующий дивизией считал невозможным подчиняться приказаниям вслепую, не располагая данными о противнике. Не удовлетворяли его и общепринятые источники сведений: он хотел знать больше, чем сообщал ему штаб корпуса, чем могли дать вылазки и стычки. А раз так — дело за Джеромом Сирингом с его бесстрашным сердцем, повадкой следопыта, приметливым взглядом и безыскусным языком. Сегодня его задача была предельно простой: подобраться как можно ближе к вражеским позициям и разузнать как можно больше.
Вот он уже вышел к линии боевого охранения, где из неглубоких окопов, тщательно замаскированных зелеными ветвями, выдавались вперед только стволы винтовок. Нет ни просвета, ни прогалины между деревьями; не верилось, что этот глухой и чинный лес скрывает вооруженных, чутких и бдительных людей, лес, чреватый боем. Замешкавшись возле окопа, чтобы сообщить о своих намерениях, Сиринг бесшумно пополз вперед и скоро исчез в густой зелени подлеска.
— Там ему и конец, — сказал один караульный другому. — Лучше бы оставил винтовку: те ребята попортят ею кого-нибудь из наших.
А Сиринг полз вперед и вперед, припадая за каждым кустом, прячась в каждой лощинке. Глаза его видели все, уши слышали каждый звук. Стоило хрустнуть сучку, как он замирал, приникнув к сырой земле и затаив дыхание. Дело шло медленно, но скучным не казалось: опасность придавала ему интерес, хотя
