Пережитое им в Покатной не прошло бесследно. Настроение у него менялось на дню по нескольку раз: то он зверел, то вдруг притихал, ежился и ростом вроде становился меньше, а из маленьких глаз в такие минуты, как и сейчас, смотрели тоска и страх.
Ридлер ждал.
— Пришел Степан Стребулаев.
— Пусть убирается к дьяволу!
Зюсмильх вытянулся.
— Слушаюсь! Я осмелюсь потревожить вас еще по другому делу: к лысому вернулось сознание.
— К лысому? — Ридлер звучно захрустел пальцами. — Давайте его сюда!
Козырнув, Зюсмильх вышел.
Ридлер налил полстакана водки и выпил залпом. В голове немножко зашумело.
«Будет проклятый старик упрямиться — прикажу на куски разорвать», — решил он и, плюхнувшись в кресло, стал ждать.
Михеича ввели под руки: самостоятельно он уж не мог передвигаться. По знаку Ридлера солдаты усадили его на диван и вышли.
— Будешь говорить?
Старик молчал, угрюмо рассматривая свою окровавленную грудь.
Спустя час из города гуськом выехал конный отряд в двадцать пять человек. Впереди ехал Шендель — тот самый офицер, которого в Залесском чуть не загрыз Полкан Карпа Савельевича. На втором коне сидели Михеич и рослый солдат, державший старика обеими руками.
От шоссе отряд прямиком помчался по белому полю к лесу.
Глава пятая
Ночью в ближайших от моста селах немцы подняли жителей прямо с постелей и погнали на строительство. Метель слепила людям глаза и швыряла их из стороны в сторону.
Всех прибывающих немцы останавливали возле строительной площадки и выстраивали по обе стороны дороги. Солдаты дали-кому лом, кому — лопату и приказали рыть.
Земля под снегом промерзла и поддавалась плохо. На тех, кто осмеливался отдыхать, немцы набрасывались, как воронье, — стаями. Пот лил с людей, словно они работали в жарко натопленной бане. Многие сбросили с себя полушубки и куртки. К утру, когда стали подходить жители дальних деревень, по обе стороны дороги очертились широкими канавами два белых прямоугольника. На буграх мерзлой земли валялось несколько мертвых стариков и женщин, надорвавшихся в непосильном груде.
По приказу Швальбе солдаты разогнали падающих от усталости людей по местам их постоянной работы, а сами принялись оцеплять канавы рядами колючей проволоки. Люди заволновались. Неужели за колючую изгородь всех загонят? А как же с детьми и стариками?
Метель не унималась. Снежные вихри, налетая с поля, с головой накрывали строителей.
В полдень волнение усилилось: немцы стали нумеровать работающих — жирно мазали спины крахмалом и наклеивали по два белых матерчатых квадрата. На одном значилась написанная черным цифра, на другом — начальная буква названия села.
Женю присоединили к великолужанам, приклеив к ее спине знак: «В-94». Перед вечером она осторожно подошла к покатнинцам, которые, как и до побега, работали на распилке.
Пильщик, на спине которого было крупно помечено «П-11», повернул на ее шаги голову — это был Фрол Кузьмич. Его-то и разыскивала Женя. Еще утром старик шепнул ей, что он и остальные покатнинцы намереваются бежать с наступлением вечерних сумерек, и просил помочь отвлечь чем-либо немцев.
— Готовы?
Смахнув с куртки снег и опилки, Фрол Кузьмич выпрямился и указал ей глазами в сторону колючей изгороди.
— Смекаешь?
— Да. Пожалуй, всех загонят.
— Я не про это, — взволнованно сказал старик. — Посмотри вокруг. — Он сам огляделся и спросил шепотом: — Есть теперь такая лазейка, чтобы, стало быть, отряду сюда попасть?
Лицо Жени помрачнело. Поглощенная мыслью, как ей быть — бежать или вместе со всеми остаться в концлагере, она ни разу не подумала о колючей изгороди так, как говорил о ней сейчас Фрол Кузьмич. А ведь правда, нельзя теперь прорваться партизанам. Неоткуда! Из леса? Эта возможность и раньше исключалась: на лес нацелены орудия танков, и партизан положат прежде, чем они успеют добежать до моста. А которые уцелеют от снарядов, найдут себе смерть под гусеницами, под огнем пулеметов. До сегодняшнего дня был один возможный путь — поле: с наступлением темноты ползком, прячась за бугорками, партизаны могли бы незаметно подкрасться к берегу и завладеть танками или уничтожить их. Но теперь этот путь прегражден колючей проволокой и рвами, а итти по дороге — верное самоубийство: с берега танки двинутся, из села в спину конница ударит.
Женя взглянула на мост. Два пролета были совсем готовы, цементировали настил… Превратится в железобетонное тело скелет третьего пролета — и пойдут по мосту поезда на Москву.
— Пока остаемся, — сурово сказал Фрол Кузьмич. — Так и передай Чайке и Лексею Митричу. Если нет другого исхода, до конца останемся, обмозгуем там, — он опять кивнул в сторону колючей изгороди, — и постараемся работнуть так, что Гитлер не обрадуется мостику. В этом будь уверена, девка. Так и передай.
Из низины, в которой просеивали песок, прибежал Минька.
«П-19» — прочла Женя на его спине, а Фрол Кузьмич, увидев сына, рассвирепел:
— Ты что же это, а? Я тебе, подлецу, что приказал?
Минька обиженно отвернулся.
— А кто вам смолу станет приносить? — буркнул он, надвигая на лоб мохнатую шапку.
Фрол Кузьмич молчал. Минька заплакал и прижался к отцу, спрятав лицо в его расстегнутой куртке.
— Не могу, тятя, сбежать от тебя…
Чтобы совладать с собой, до слез тронутый старик отстранил сына и взялся за пилу, хотя сумерки сгустились уже настолько, что не было видно нанесенных на бруски линий.
От блиндажей донесся звон колокола — сигнал к прекращению работы.
Поцеловав Миньку и не отпуская его от себя, Фрол Кузьмич зло оглядел солдат, цепью выстроившихся по линии леса. Грохот бетономешалок оборвался, и из радиорупоров по всему берегу разнесся голос:
— Внимание!
Распрямили усталые спины землекопы, плотники, бетонщики и озирались, стараясь понять: что будет дальше?
— Внимание! — опять загремело радио. — Покатнинцы, за колючую проволоку — марш! Остальные русские — к берегу! Кто ослушается, за того ответят дети.
Женя мрачно смотрела на покатнинцев, которые с клеймами на спинах, под конвоем немцев, зашагали к колючей проволоке. Впереди шли Фрол Кузьмич и Минька — «П-11» и «П-19». В этой же группе шагали тетя Нюша и Клавдия.
— Пошел! — Перед Женей вырос немец с поднятой для удара винтовкой. Она отскочила от него и поплелась к берегу.
Немцы делили строителей по селам и выстраивали их, как солдат на параде, — квадратами. Офицеры разглядывали каждую спину и тех, кто по ошибке попадал не к своим, выгоняли, заставляя искать «свою букву».
Великолужане выстраивались возле самых бетономешалок. Женя встала с краю — на случай, чтобы удобнее было бежать.
