Метель то затихала, то опять пускалась в разгул, и белая пыль крутилась по земле, засыпая нумерованных людей. Они стояли молча, такие же неподвижные, как штабели напиленных брусков и клетки теса, там и тут темневшие на снегу. За колючей изгородью покатнинцы рыли землянки.
Время шло, а немцы ничего не предпринимали; и построенные в квадраты люди не знали, что же с ними будет: загонят ли всех за эту колючую изгородь, или распустят по домам? Похоже было на то, что не загонят. Если бы думали загнать, почему не сделали это сразу?
«Наверное, по радио начнут сейчас гавкать: вот, мол, со всеми так будет, как с покатнинцами», — подумала Женя.
Так, возможно, думали и остальные. Волнение постепенно улеглось, сменившись равнодушием к тому, что сейчас должно произойти. Но радио молчало, и ропот одиночек вновь перерос в многоголосый гул: скоро ли? Ведь ночь нависает, а дома — голодные дети, беспомощные старики…
Послышался лязгающий грохот, и в белой мгле зачернел танк: на строительство прибыл Макс фон Ридлер.
Отто Швальбе, Карл Курд, Генрих Мауэр, инженеры и Тимофей Стребулаев обступили его и вместе направились к груде бревен. Женя услышала, как стоявшие рядом с ней люди облегченно вздохнули, словно все разом подумали: «Наконец-то! Отслушаем сейчас — и все!»
Офицеры забрались на бревна. Стребулаев остался на земле, в толпе солдат. Швальбе вынул из-за пазухи пачку листов бумаги. Один из стоявших за ним инженеров осветил их. Начальник строительства перелистал списки и крикнул:
— Ж-пятьдесять пятий!
Из рядов жуковцев вышла жена Семена Курагина.
— Курагин Елена?
— Да, — ответила она испуганно.
Обратившись к Ридлеру, Швальбе сказал намеренно громко, чтобы все слышали:
— Она отшень плёхо работайт. Саботаж.
Ридлер кивнул.
— Согласно новому приказу, — проговорил он раздельно и махнул рукой, — все село за проволоку.
Солдаты окружили жуковцев и погнали на свободную площадь по другую сторону бревен. В толпе жуковцев раздались рыдания. Худая, высокая женщина прорвалась сквозь цепь солдат и, подбежав к бревнам, упала на колени.
— Трое у меня их, детишек-то… Старшей, Ленке, семь лет, младшего грудью кормлю…
Солдаты прикладами заставили ее подняться.
— Б-шестьдесять тшетири! — крикнул Швальбе. Из толпы жителей хутора Борисоглебского никто не отозвался. Два солдата с фонариками кинулись к борисо-глебцам и выволокли к бревнам мальчугана лет девяти-десяти. На спине его значилось «Б-64». Швальбе смутился.
— Наверно, убегал с работы? — спросил Ридлер.
— Убегаль! — торопливо подхватил Швальбе. Ридлер махнул рукой, и борисоглебцев погнали вслед за жуковцами.
Женя не стала дожидаться, когда очередь дойдет до великолужан. Она осторожно присела и ползком пробралась за бетономешалку.
Одни за другим перегонялись «квадраты». Рыдания и крики матерей не умолкали. Неделю назад, может быть, отнеслись бы к этому более спокойно, но теперь, когда все они наслышались о предвестнице, разносящей по деревням и селам сталинский призыв к борьбе, когда, казалось, вместе с воздухом вбирали в себя радостную уверенность, что скоро придет расплата, — ярость и боль вызывало то, что совершалось: они погибнут здесь, на стуже, дети — там, в домах… Многие проклинали себя за нерешительность, за то, что по примеру других не сбежали в леса. Но ведь так хотелось дождаться предвестницы, чтобы не ошибиться, чтобы лично от нее получить совет, что надо делать.
От лучей фонариков на лицо Ридлера ложился бледный отсвет, придавая ему какой-то мертвенный оттенок. Сложив на груди руки, он холодно осматривал волнующихся людей.
Погнали великолужан, и на половине площади, примыкающей к реке, осталось всего пять «квадратов» — жители сел, расположенных вблизи строительства. Швальбе оглядел их и сунул списки за пазуху. Солдаты выстрелами в воздух восстановили тишину.
Ридлер закурил.
— Для каждого села наказание — десять дней ареста, — хлестнул людей его голос. — Если в течение этого срока никто не получит замечания, все пойдут домой. Если в течение этого срока хоть один человек будет уличен в саботаже, все село пробудет за колючей проволокой до конца работ, а дальше — посмотрим… Теперь о детях… Саботажники услышат голоса своих детей по радио.
Он засмеялся и скомандовал:
— Фор!
— Фор! — заорали солдаты, окружив строителей и тесня их к колючей изгороди.
Ридлер обернулся к пяти «квадратам», стоявшим у реки.
— На вас замечаний нет, и сейчас вы под конвоем пойдете домой, но… запомните, что я сейчас говорил. Фор!
Воспользовавшись тем, что внимание немцев было сосредоточено на людях, входивших за колючую проволоку, Женя пробралась к самой кромке берега, спустилась вниз и поползла. Руки скользили по снегу, срывались, и каждое мгновение казалось: все! — ухнет она сейчас в реку, затянувшуюся хрупким ледком. Впервые в жизни Женя досадовала на то, что тело у нее такое сильное да большое. Ей все время казалось, что немцы, патрулирующие на том берегу, вот-вот увидят ее, а на этом берегу услышат, как скрипит и оползает под ней снег.
Но все обошлось благополучно: мост остался позади, а над головой, пороша белой пылью, зашумели ветки сосен. Женя быстро вскарабкалась наверх и побежала. В полукилометре от строительства остановилась, запыхавшаяся. «Куда бежать: к Кате или в отряд? Отряд слишком далеко, а Катя… Где ее искать? Позавчера пошла в Лебяжий, где сегодня — неизвестно».
Неподалеку заскрипел снег. Женя спряталась за дерево. Шаги смолкли, и суровый мужской голос спросил:
— Кто?
Опять тяжело скрипнул снег, и в нескольких шагах перед собой Женя увидела мужчину с винтовкой. В первую минуту девушке показалось, что перед ней великан вырос. Да и неудивительно: мужчина был очень широк в плечах и на целую голову выше ее. Лица в темноте не было видно.
— Я колхозница. Со строительства иду домой… — А ты… где партизаны… не знаешь?
— Ни! — И Женя подалась назад. Мужчина молча шагнул к ней.
— Сказала, не знаю! — вскрикнула она и побежала. Шагов позади не было слышно. «Кто же это? — всполошенно подумала Женя. — А может, не от немцев, а свой?» Она остановилась и наморщила лоб припоминая. Нет, после того как не стало Феди Голубева, ни разу не встречались ей мужчины такого роста. К тому же среди русских только старики остались, а у этого голос молодой.
«А что, если он к нам от Красной Армии для увязки? — Сердце радостно заколотилось. — Если бы предатель — не отпустил бы, погнался бы…»
— Товарищ! — позвала она тихо.
Никто не ответил. Женя вернулась по следам. Никого! От места встречи следы вели к Большим Дрогалям. След от следа шел далеко. Видно, зашагал крупно и быстро…
— Товарищ!
Ответа не было.
«Нет! Если бы от Красной Армии, на явку бы пришел… А если не из армии, кто ж он тогда?»
Мысли ее отвлек грохот взрыва. Он донесся с той стороны, где пролегала железная дорога.
«Наши, наверное, партизаны!» — обрадовалась Женя.
