крепкие нервы, и наружность ваша прекрасно годится для вашей роли. Уж мне, казалось, можно знать. Немало штук и я проделала в свое время. Вы извините, пожалуйста, этот порыв профессиональной зависти. Я просто завидую вашему умению. Теперь же, раз вы видите, что мы с вами стоим друг друга, вам не следует презирать меня.
Она раскрыла дверь и выпроводила гостью с насмешливой любезностью.
Элен так растерялась и была так унижена этими злобными и бессвязными нападками, что ничего не поняла из них, кроме того, что Черри Мэллот обвиняла ее в участии в заговоре, как оказывалось, существовавшем, по общему мнению.
Тут опять выступал уже не раз слышанный ею намек на нечестный образ действий судьи и инспектора. Не играла ли в этом роль жалкая зависть? Впрочем, Черри говорила, что все рассказал ей Струве, не могущий устоять перед бутылкой вина и хорошеньким лицом. Зная это, Элен поверила. Ее опять охватило желание разобраться, выяснить.
Отчего бы Струве не рассказать и ей того, что он говорил другим женщинам!
Она свернула с дороги и направилась на Переднюю улицу, быстро решая в уме, как действовать. Черри Мэллот считала ее актрисой. Прекрасно, она сумеет оправдать это мнение.
Она нашла Струве в его конторе; при виде ее он кинулся к ней навстречу и предложил ей стул.
– Здравствуйте, мисс Элен. Вы хорошо выглядите, несмотря на неприятную ночь. Судья рассказал мне все, как было; позвольте вам сказать, что вы замечательно храбрая девушка.
Она мрачно улыбнулась, вспомнив слова, от которых до сих пор горело ее лицо.
– Вы, верно, очень заняты, господин адвокат?
– Да, но для вас у меня всегда найдется время.
– Я к вам не по серьезному делу, – сказала она весело, – я просто шла мимо и зашла.
– Что ж, это еще приятнее, – сказал он изменившимся тоном, поворачивая свой стул к ней. – Я в восторге.
Она осталась довольна тем, что он отбросил свой профессиональный тон.
– Да, мне надоело разговаривать с дядей и мистером Мак Намарой. Они оба говорят со мной, как будто бы я еще девочка.
– Когда вы предпринимаете фатальный шаг?
– Какой шаг?
– Я говорю о вашей свадьбе. Не удивляйтесь. Мак Намара сообщил мне о ней уже месяц тому назад.
Вспомнив о разговоре с Мак Намарой, он потрогал горло пальцами; однако глаза его загорелись, когда она шутливо ответила:
– Не ошибаетесь ли вы? Он, вероятно, просто пошутил.
Она ловко завлекала его, удивляя его новым легкомысленным тоном; он не имел понятия, что она могла быть такой дразнящей, почти фамильярной, а вместе с тем такой далекой. Он осмелел.
– Скажите, что у нас нового? – спрашивала она. – Дядя молчит, а из Мак Намары за последнее время и слова не вытянешь.
Он быстро взглянул на нее.
– Относительно чего?
Она собралась с духом и победила нерешительность.
– Пожалуйста, не говорите и вы со мною, как с ребенком. Мне это надоело; я исполнила свою часть программы и хочу знать, что делают остальные.
– Что вы хотите знать? – спросил он осторожно.
– Все. Разве вы думаете, что до меня не доходят различные толки и разговоры?
– Ах, вот что! Ну, так не обращайте на них внимания.
Она поняла свою ошибку и торопливо продолжала:
– Почему же? Разве мы не все вместе работаем? Я не хочу, чтобы меня эксплуатировали, а затем отбрасывали за ненадобностью. Я имею право знать, удастся ли наш план. Неужели вы думаете, что я не умею молчать?
– Конечно, умеете! – смеялся он, пытаясь переменить разговор. Но она встала, прислонилась к конторке рядом с ним и поклялась, что не уйдет, не узнав хотя бы часть интересующей ее тайны. Его манеры поддерживали в ней убеждение, что от нее что-то скрывают. Этот умный кутила, очевидно, был основательно знаком с положением и, хотя начал колебаться благодаря ее просьбам, но все еще из осторожности молчал.
Она нагнулась к нему и улыбнулась.
– Вы такой же, как другие, и не хотите сделать мне приятное.
– Вот, все вы женщины одинаковы, – цинически сказал Струве. – Только уступай им, давай им. Эгоистические особы. Что же вы нам со своей стороны ничего не предлагаете. Мужчины – торговцы, женщины – ростовщицы. Вы любопытны, поэтому и несчастны. Вы считаете, что я обязан помочь вам за одну вашу улыбку, и просите меня изменить обещанию и долгу чести ради вашего каприза. Что же, это по- женски, я готов отдать себя в ваши руки, но не даром. Мы будем торговаться с вами.
– Это вовсе не из любопытства, – с негодованием отрицала она. – Это мое право.
