– Для меня самая тяжелая борьба была не борьбой за прииски. Я победил самого себя.
– Ночь уж очень сырая для философских рассуждений. Пожалуй, они скиснут, как молоко в грозу. Попробуй нарядить эти свои бостонские фантазии в непромокаемую одежду и представь их мне на осмотр. Тогда, авось, разберусь.
– Я хочу сказать, что был дикарем до встречи с Элен Честер, а она в два месяца сделала из меня человека. Мне нравится свободная жизнь не меньше прежнего, но я понял, что человек имеет обязанности перед самим собою и перед другими людьми. Кроме того, я узнал, что правый путь обыкновенно самый тяжелый. О, да, я порядочно исправился.
– Вот как! Ты очень доволен собой? Однако выглядишь ты не особенно хорошо. А кроме того… разве это помогло тебе? Она все равно выйдет за это важное чучело.
– Знаю, и это-то и обидно, так как он ничуть не более достоин ее, чем я сам. Впрочем, кто знает, быть может, она сумеет и его переделать. Переделала же она меня, мои образ жизни, мои манеры…
– Какие такие манеры… – прервал его Дэкстри. – Ты и так, кажется, не имел привычки есть с ножа. Когда дело доходит до приличии, ты ни в чем не отстаешь от восточных. Я наблюдал за тобой в гостиницах Сан-Франциско. Ты разбирался в разных штучках, в столовом приборе не хуже старшего кельнера, и мне придавало самоуверенности одно лишь твое присутствие. Помню, как я сначала лил молоко и клал сахар в бульон. Он был подан в чашке и поэтому напоминал мне чай. Но ты!.. Ты знал, что надо делать…
Рой хлопнул товарища по мокрой спине; он был возбужден и весел; сознание, что опасность близка, опьяняло его, как вино.
– Вот что, – сказал он. – Если мы вернем свой прииск, то мы в следующий раз поедем прямо в Нью- Йорк.
– Нет, на мой вкус, цивилизации достаточно и в Сан-Франциско. Конечно, я достаточно элегантен и для Пятой авеню, но мне больше нравится Запад. В Нью-Йорке мой старый костюм, пожалуй, произвел бы слишком большой фурор.
Общая опасность вновь сблизила немного отошедших было друг от друга приятелей. Они по-прежнему разговаривали, не стесняясь, полушутя и полусерьезно, причем под шутками скрывались взаимная привязанность и взаимное понимание, скрепившие их дружбу.
Доехав до цели, «Бдительные» слезли с поезда вслед за предводителем, хорошо знакомым с дорогой, и вступили в темную долину. Спустя некоторое время он остановился и дал им последние указания.
– Они ждут нас, и надо соблюдать осторожность. Разделитесь на две группы и окружите их с двух сторон; подползайте незаметно как можно ближе к пикетам. Помните, что надо ждать последнего взрыва. Когда услышите его, то атакуйте вовсю. Сначала не стреляйте и не убивайте, так как там только солдаты, действующие по приказанию, но если они будут сопротивляться, тогда… ну, что ж, каждый должен делать свое дело.
Дэкстри обратился к стоявшим вокруг:
– Скажите, друзья, не лучше ли мне ползти туда вместо мальчика? Я опытнее по части динамита, да и стар становлюсь. Не будет большой беды, если они ухлопают меня, тогда как он в цвете лет…
Гленистэр прервал его.
– Я никому не уступлю своего права. Ну, а теперь по местам.
Люди растаяли во мраке, а старый пионер задержался и взял руку товарища в свои.
– Хотел бы я идти вместо тебя, мальчик, не если они убьют тебя, то лучше бы им не жить.
Он, спотыкаясь, пошел вслед за удалявшимися людьми, и Рой остался один.
Гленистэр без всяких инструкторов вскрыл ящики с динамитом и спрятал содержимое их на себе. Каждый патрон был достаточно силен, чтобы взорвать целое село, а он накладывал их в карманы, за рубаху… От него ничего бы не осталось в случае взрыва. Он удостоверился в том, что запальные трубки завернуты в клеенку, и спрятал их в шляпу. Окончив свое дело, он пустился в путь, двигаясь с трудом под тяжестью своей ноши.
Выбор местности был сделан удачно; пологий откос спускался в луговину, по которой протекал родник, доставлявший воду на «Мидас»; Рою была хорошо известна каждая пядь ручья, и он стал осторожно пробираться вперед вдоль русла его. У подножия горы, на ровном месте, ручей прорыл довольно значительную канаву, по которой Рой пополз на четвереньках; полз он неловко и медленно – ручеек вздулся от дождя и заливал ему икры и локти, так что у него начались болезненные судороги в руках и ногах.
Острый сланец и камни в ложе ручейка резали ему до крови ладони и колени.
Так как нельзя было ничего видеть, не приподнявшись, то он снял непромокайку, чтобы двигаться свободней, и промок до костей. Изредка он садился на корточки, с напряжением осматриваясь по сторонам.
Берега канавы еле скрывали его. Наконец он добрался до дощатого мостика и уже собирался приподняться, как вдруг упал вперед, в речку, и растянулся на дне ее, так что выглядывала одна голова. Предвидя подобную случайность, он с такой осторожностью и заворачивал запальные трубки. Над ним так близко прошел человек, что он мог бы коснуться его.
Поговорив с другим, дальше стоявшим, часовой вернулся назад через мост.
Очевидно, здесь была сторожевая линия.
Рой стал прокрадываться дальше, пока не зачернели перед ним приисковые постройки. Тогда он, весь мокрый, вылез на берег канавы. Он проскользнул удачно.
После изгнания владельцев инспектор выстроил основательные дома вместо найденных им на участке палаток. Дома эти были выстроены из железных каркасов и гофрированного железа и могли защищать от умеренного холода.
Компаньоны издали наблюдали за постройкой, но вблизи не видали ее.
Молодой человек почувствовал прилив нежности к этим местам: он был привязан к участку, где нашли осуществление грезы его молодости и надежда, поддерживавшая его в течение долгой борьбы в суровой
