Перед гостиницей стояла белая мачта с еловой веткой, а над дверью висели сани.
Домик был странной архитектуры; на земляной крыше росли цветы, и из-за высоких подпорок стен сонно выглядывали окна.
Дом был построен скучавшим по родине чужестранцем неизвестной национальности, которого армия погонщиков собак, пользовавшаяся его гостеприимством, за чистоту и опрятность прозвала «шведом».
Когда дорога отошла в сторону, Струве взял домик себе за долг и теперь держал там гостиницу для удобства тех немногочисленных путешественников, главным образом пионеров, которые верхней дорогой направлялись в сердце страны.
Управляющий в свободные часы разрабатывал плохой участок кварца или выполнял обязанности пробирщика на близлежащих приисках.
Шорц взял лошадей и, кратко отвечая на расспросы хозяина, с любопытством разглядывал Элен.
При других обстоятельствах последняя пришла бы в восторг от этого домика, так как ничего оригинальнее она в северной стране не видела.
В главной комнате, служившей баром, находились весы для взвешивания золота, грубо сколоченный стол и громадная железная печка; стены же и потолок ее были обтянуты и так искусно прошиты нитками, что комната походила на фантастическую меловую пещеру.
В ней было много горных трофеев в виде чучел птиц и животных, шкур и рогов; на последних кое-как были навешены собачья упряжь, лыжи, ружья и одежда. Дверь слева вела в комнату, где в прежние времена путешественники спали на койках, стоявших в три ряда. Позади были кухня и кладовая, а справа помещение, которое Струве называл художественной галереей.
Здесь первоначальный владелец дал полный простор своим артистическим вкусам и оклеил всю комнату картинами, вырезанными из журналов сомнительного достоинства, так что она представляла собою ошеломляющее сборище розовых дам в трико, премированных бульдогов, борцов в скудных штанах и прочих видных представителей спортивного мира.
– Вы, должно быть, еще никогда не были в таком плохом обществе, – заметил Струве с деланным весельем.
– Разве тут нет постояльцев? – спросила она, еле сдерживая беспокойство.
– В это время года бывает мало путешественников. Позднее, может быть, кто-нибудь и явится.
В розовой комнате топилась печь, и Шорц уже начинал накрывать стол для двоих. Элен обрадовалась теплу; спутник ее, чувствовавший себя прекрасно, разлегся на покрытом мехом диване и закурил.
– Позвольте мне сейчас взглянуть на документы, мистер Струве, – начала она.
Но он ответил:
– Нет, не теперь. Дела делаются после обеда. Не портите нашего маленького кутежа, времени у нас более, чем достаточно.
Она встала и подошла к окну, чувствуя, что не в силах усидеть на месте. Глядя вниз вдоль узкого ущелья, она увидела, что горы уже неясно выступали на горизонте: так быстро темнело.
На высоте нависли густые тучи. Капля дождя ударила о стекло, затем еще и еще, и горы заволокло туманом. Начался ливень. Из-за угла дома торопливо выбежал путник с ношей на плечах и побежал к дверям.
Услышав стук, Струве, полузакрытыми глазами наблюдавший за Элен, встал и вышел в соседнюю комнату.
«Слава Богу, кто-то пришел», – подумала она.
Звук голосов доносился сначала глухо, но вот незнакомец поднял голос, с негодованием протестуя, и она разобрала его слова.
– У меня есть чем заплатить. Я не какой-нибудь прощелыга.
Шорц пробормотал что-то.
– Мне все равно, открыто у вас или нет. Я устал, и собирается гроза.
На этот раз она услыхала ответ Шорца и сердитые ругательства рудокопа.
Минуту спустя она увидала, что путник тяжело шагал по направлению к городу.
– Что это значит? – спросила она вернувшегося адвоката.
– Это вороватый малый, и Шорц не захотел впустить его. Он осторожен в выборе посетителей. Тут немало подозрительных типов блуждает по горам.
Немец вскоре вошел, чтобы зажечь лампу; Элен не задавала больше вопросов, но беспокойство ее росло.
Она рассеянно слушала анекдоты, которыми Струве пытался занимать ее, и мало ела во время прекрасного обеда, поданного им. Струве же ел и пил почти с жадностью.
Мрачный вечер медленно полз.
Страх внезапно обуял девушку; если бы теперь, в последнюю минуту, она могла отказаться от своего намерения, то она с радостью бы сделала это, охотно выбежала бы из этого дома навстречу буре. Но она зашла слишком далеко, и поздно было отступать; сообразив, что пока полезнее всего делать вид, будто она спокойна, она разговаривала как ни в чем не бывало с мужчиной, глаза которого все сильнее разгорались; лицо его заметно краснело, он говорил безостановочно, с лихорадочным оживлением, курил бесчисленные папиросы и как будто не замечал, что время уходит.
Наконец он внезапно оборвал речь и посмотрел на часы. Тут Элен вспомнила, что давно уже не слышит шагов Шорца на кухне.
