всем цветам Камней, или же они все были этого странного, радужного серебристо-золотистого оттенка, меняющего свой цвет в соответствии с силой получающего их?..
Сэйтан робко коснулся Черного Камня, висящего у него на груди. Его Красный Камень, доставшийся по Праву рождения, и Черный, полученный после принесения Жертвы, оба были негранеными. Были ли то две чешуйки, которых недоставало на этом огромном теле, покоящемся в соседнем зале? Подошли бы его неграненые камни к оставшимся пустотам?
Наконец он понял, откуда взялся намек на мужественность в неграненых Камнях, которыми была одарена Джанелль.
Лорн. Великий Князь Драконов. Истинный Хранитель Цитадели.
Чувствуя, что ему необходимо немного отвлечься от мыслей о том, какая сила может быть заключена в этом древнем теле, Сэйтан повернулся к Джеффри:
– Его Королева. Как звали его Королеву?
– Дрейка, – произнес шипящий голос за их спинами.
Они обернулись и уставились на Сенешаля Цитадели.
Ее узкие губы изогнулись в змеиной улыбке.
– Ее зззвали Дрейка.
Глядя в ее древние глаза, Сэйтан невольно задумался о том, какое неуловимое заклинание неожиданно утратило силу, дав ему наконец прозреть. Он должен был догадаться давным-давно! Ее возраст, ее силы, беспокойство, которое столь многие ощущали в ее присутствии… Это заставило Повелителя подумать кое о чем еще.
– А Джанелль знает?
Дрейка издала странный звук, который вполне мог бы оказаться смешком.
– Она зззнала вссегда, Повелитель.
Сэйтан скривился, а затем сдался со всем возможным величием, на которое был сейчас способен. Даже если бы он додумался спросить ее, вряд ли получил бы правдивый ответ. Джанелль прекрасно умела следовать собственным советам.
– Это твои родственники? – спросил Люцивар, указывая на дракончиков с Огненных островов, которые во все глаза смотрели на Лорна.
– Вы вссе родсственники, – произнесла Дрейка, глядя на Эбеново-серый Камень Люцивара. – Мы ссозздали Кровь. Вссю Кровь. Зззначит, вы вссе драконы в глубине душши.
Сэйтан оглянулся на представителей родства, невольно вставших поплотнее друг к другу.
– Ну, разумеется, тебе виднее. – Он заметил в глазах Дрейки проблеск веселья.
– Так говорю не я, Повелитель. Так говорит Джжанелль. – Дрейка бросила взгляд мимо них на Трон Тьмы.
Все как один обернулись.
Облаченная в тот самый наряд из паучьего шелка с острыми гранями ворота, с новыми Эбеновыми Камнями, Джанелль безмятежно сидела на кресле из черного дерева. Ее длинные золотистые волосы были забраны в высокую прическу, открывая истинную, уникальную красоту лица.
– Пришло время мне принять обязанности Королевы Эбенового Аскави, – произнесла Джанелль. Она говорила негромко, однако ее звучный голос эхом разносился по всему залу. – Пришло время собрать мой собственный двор.
В зале повисло напряженное молчание. Все боялись нарушить тишину даже звуком дыхания.
Сэйтан сосредоточился на том, чтобы дышать медленно и ровно. Уже много дней он говорил себе, что служба при дворе для молодых и рьяных людей, что он никогда не стремился служить официально, что его вполне устроит возможность помогать ей всем, что в его силах, что он уже имел опыт служения при Темном Дворе в Эбеновом Аскави, когда был Консортом Кассандры.
Только все это было неправдой. Сэйтан не мог оформить свои чувства словами, но он знал, что служил не при Темном Дворе. Не при таком, как этот.
И внезапно Повелитель понял, почему Кассандра предпочла отдалиться от них.
Потому что
Ведьма. Живая легенда. Воплощенная мечта.
Это была
И Люцивара, понял он, увидев огонь в глазах своего сына. Да, Люцивар страстно желал обрести Королеву, которая могла принять его силу.
Голос Джанелль вернул его в реальность.
– Князь Шаости, станете ли вы служить в Первом Кругу?
Шаости изящно опустился на одно колено, прижав кулак к сердцу:
– Я буду служить.
Сэйтан нахмурился.
Как Шаости мог служить в Первом Кругу при дворе Джанелль, когда он уже принял службу при дворе Габриэль?
– Князь Каэлас, будете ли вы служить в Первом Кругу?
«Я буду служить».
Недоумение Сэйтана возрастало по мере того, как Джанелль называла имя за именем. Мефис, Протвар, Аарон, Кхардеен, Шерон, Джонах, Мортон, Элан, Ладвариан, Мистраль, Дым, Солнечный Зайчик.
Наконец из мужчин остались стоять только он, Андульвар и Люцивар, и все в нем ожидало ее следующих слов.
– Леди Карла, будете ли вы служить в Первом Кругу?
– Я буду служить.
Повелитель ощутил глубочайшее потрясение, быстро сменившееся острой болью. Сэйтан не верил, что сможет пережить ее. Джанелль не простила его. По крайней мере, не простила до конца.
– Леди Лунная Тень, будете ли вы служить в Первом Кругу?
«Я буду служить».
Сэйтан с трудом сглотнул. Он твердо решил, что не позволит остальным увидеть, как ему больно. Но если она позволила Мефису и Протвару служить, почему не Андульвару? Более того, почему не Люцивару, который и без того уже был связан с ней Кольцом Чести?
Он почти не обращал внимания на другие названные имена. Габриэль, Моргана, Калуш, Грезанда, Сабрина, Зилона, Катрина, Астар, Эш. И так продолжалось до тех пор, пока все присутствующие ведьмы не получили места при ее дворе.
Дрейка и Джеффри не могли служить ей официально, поскольку уже были неразрывно связаны с самой Цитаделью. Если в этом и было утешение, то у него оказался горький вкус.
Сэйтан чувствовал, как рядом с ним всем телом дрожит Люцивар.
После мгновения тишины Джанелль поднялась и спустилась со ступеней помоста. Ее глаза сузились, когда она взглянула на него. Сэйтан ощутил раздражение, когда она легонько коснулась первого внутреннего барьера, которым было защищено его сознание.
Джанелль резким движением подняла левый рукав и сделала маленький надрез на запястье.
Кровь заполнила рану и побежала тонкой струйкой.
– Князь Люцивар Яслана, будете ли вы служить Первым Эскортом и Верховным Князем Эбенового Риха?
Люцивар на протяжении двух секунд, двух ударов сердца, просто смотрел на Джанелль, а затем приблизился к ней:
– Я буду служить.
Он опустился на колени, взял левую руку Королевы в свою правую руку и сомкнул губы на ране.
Полное повиновение. Подчинение на всю жизнь. Принимая ее кровь, Люцивар отказывался от всего своего существа навеки. Она будет править им, его телом и душой, разумом и Камнями.
Прошло не больше мига – или не больше вечности, – прежде чем Люцивар поднял голову, встал и
