– Ваше величество, – возразила принцесса с необычайной кротостью, – не с нынешнего дня вам известны мои желания по этому предмету. Полтора года тому назад вы уже знали, за кого я хотела выйти замуж. Мои чувства не переменились.
– Но ведь это безумие!
– Вот видите, ваше высочество, я вас предупреждал, – сказал кардинал, – и вы напрасно ручались за покорность вашей дочери.
– Признаюсь, я неосторожно обещал предоставить ей полную свободу в выборе мужа.
– Но к чему вы это придумали, любезная племянница, – опять заговорила королева, – зачем вы выбираете мужа, который так стар, что может быть вашим дедом?
– А за другого я не пойду.
– Ну что это за прихоть!
– Напротив, – возразил Мазарини, – я очень хорошо понимаю желание ее высочества и нахожу, что, в сущности, ее честолюбие очень благоразумно.
– Господин кардинал! – воскликнула укоризненно королева.
– Ваше величество, – сказал министр с уклончивостью, которая всегда ему так много помогала, – я нахожу, что насилие над наклонностями принцессы не приведет к добру. Поскольку ей угодно быть женой императора – ведь речь, кажется, идет об императоре?…
Луиза грациозно кивнула своей прекрасной белокурой головкой.
– Да?… Так мы и постараемся сделать ее императрицей Германии.
– Но это сумасшествие! – воскликнула Анна Австрийская. – Иначе нельзя объяснить это упорное желание стать женой самого старшего государя в Европе. По его летам от него нельзя ждать ни счастья, ни радостей! Все это – недостойная комедия, за которой она хочет скрыть любовь к другому.
Луиза бросила на королеву злобный взгляд, подобный острому кинжалу. Этот взгляд королева не заметила и вполне понял хитрый министр. Принцесса встала и с глубочайшей почтительностью склонилась перед своей государыней в ожидании приказания удалиться.
– Поистине, любезный брат, я вам удивляюсь, – воскликнула королева, – она дочь ваша, а вы терпите все ее безрассудные выходки!
Принцесса покраснела и еще ниже наклонила голову.
– Уходите, сударыня, уходите вон! Избавьте меня от вашего присутствия и ждите дальнейших приказаний в ближайшей зале.
Произнеся эти жесткие слова, королева встала и в сильном волнении вышла в другую комнату.
Герцогиня де-Монпансье вышла и в зале увидела лотарингского кавалера, который по се совету был принят на службу Гастоном с приказанием всюду сопровождать принцессу.
– Господин Жан д'Ер, – сказала она, поспешно подходя к нему, – вы недавно поступили на службу к моему отцу, но если я не ошибаюсь в людях, то мне можно при надобности положиться на вас.
– Приказывайте. Я молод, хочу пробить себе дорогу и не достиг еще возраста, когда умеют быть изменниками.
– Вы должны сейчас же оставить дворец и отыскать герцога де-Бофора, где бы он ни был.
– Будет исполнено.
– Хорошо, тогда вы ему скажете: «Во что бы то ни стало – слышите? – во что бы то ни стало надо освободить принцев из заключения!»
– Это сделано.
– Как сделано?
– В настоящую минуту герцог де-Бофор едет в Гавр, предводительствуя отряд храбрейших удальцов. Когда мы недавно расстались с ним, он поспешил присоединиться к своим.
– Так это он защищал нас и провез до Нового моста?
– Полагаю.
Принцесса немного подумала, потом, подавая руку молодому человеку, сказала:
– Господин Жан д'Ер, постарайтесь следовать за герцогом всюду, где он будет, не оставляйте его одного ни на минуту. Если он будет драться, поддерживайте его своей шпагой, а если смерть ему будет угрожать…
– Так я подставлю грудь за него, уж это я вам обещаю.
– О, какое у вас благородное сердце!
Принцесса подала ему обе руки. Гонтран поцеловал их с пламенным самоотвержением, овладевшим его душой под влиянием доверия, которым его удостоила прекрасная принцесса. Он ушел. Принцесса повернулась и в испуге остановилась как статуя. Перед нею поднялась портьера, не замеченная ею в углу комнаты, и появился человек, низко раскланивающийся.
– Герцог де-Бар! – воскликнула она, едва переводя дыхание.
– Ваше высочество, – сказал герцог, подходя к ней по всем правилам этикета и говоря так тихо, что звуки его голоса едва долетали до ее слуха, – если вы этого желаете, то я нем и, главное, совершенно глух.
– Если что-нибудь докажет мне, что вы что-нибудь слыхали, то считайте себя мертвецом, – сказала она высокомерно, и в глазах ее мелькнули грозные молнии.
В эту минуту Гастон вышел от королевы и, взяв дочь под руку, молча повел ее из дворца.
Когда они, сидя в карете вдвоем, ехали по дороге в Люксембург, герцог Орлеанский произнес сквозь зубы:
– Какая же вы дура, дочь моя!
– Королева нанесла мне жестокое оскорбление.
– Но вы не догадываетесь даже, какого мужа она хотела вам предложить!
– Предложить и дать – это большая разница.
– Кардинал понял наконец, что все его бросили; он боится, чтобы его не убили; он в ужасе, что принцы будут освобождены. Этот страх заставил его кинуться в наши объятия. А теперь по вашей милости он попадет, без всякого сомнения, в руки коадъютора.
– Но чего же он хочет?
– Он хотел сделать вас королевой Франции.
– Как, я была бы женой короля Людовика Четырнадцатого?
– Время еще не ушло.
– Но вы дали слово герцогине де-Лонгвилль помочь ей освободить принцев.
– Ах, Боже мой, что же тут мудреного? Прежде сделайтесь королевой, а потом сколько хотите освобождайте принцев из тюрьмы.
– Но разве это значит – поступать честно, батюшка?
– Ах, Луиза, Луиза, королева отгадала, ты влюблена в кого-то.
– Ошибаетесь, – с горячностью отвечала принцесса, отодвигаясь в глубину кареты.
Через час горничные помогли ей раздеться, и она легла в постель.
От невыносимой бессонницы глаза ее не смыкались целую ночь. Одна мысль, ужасная, ослепительная, возбуждая, неотступно преследовала ее.
– Я могла бы стать королевой! – твердила она себе в эту долгую бессонную ночь.
ГЛАВА XVI Перемена в положении
Удивлением и гневом преисполнилась королева от упорства, выказанного принцессой. Кардинал решил вырвать зло с корнем, он видел повсеместную ненависть к себе и грозную опасность лишиться не только власти, но и жизни. По его совету королева призвала на помощь свою старинную приятельницу, герцогиню де-Шеврез, которая тайно была впущена в ее спальную. Долго продолжались их совещания.
На другой день герцогиня приехала к коадъютору со своей дочерью Шарлоттой, очаровательной девой-гренадером, прелести которой покорили даже довольно закаленное сердце честолюбивого
