Война амазонок

коадъютора.

– Какой счастливый случай доставляет мне удовольствие видеть вас? – воскликнул Гонди, принимая их в своей часовне.

– Я приехала к вам по делам, – сказала герцогиня, – потому что нельзя терять времени.

– Ах, герцогиня, времена очень изменились, и обещания не были сдержаны даже на первых порах.

– Значит, вы все еще желаете получить кардинальскую шапку?

– Принцы де-Кондэ, де-Конти и принцесса де-Лонгвилль противились этому. Потом они были арестованы, заключены в Гавр, где оплакивают свою неволю в узах…

– Заключение, сопровождающееся всем великолепием их дворцов, как в Париже! Это значит, что они не очень достойны жалости.

– Я их не жалею, но обещания не сдержаны – и опять все за то же, двор с некоторого времени делает только глупости. Кардинала Мазарини чуть было не зарезали нынешней ночью.

– А герцога де-Бофора прошлой ночью. Мне это уже известно.

– И по этой причине вас подсылают ко мне. Ну говорите прямо.

– Неужели же, монсеньор, вы не на шутку чувствуете теперь такое глубокое презрение к кардинальской шапочке?

– Нельзя сказать, но есть важные препятствия тому, чтобы эта шапочка досталась мне.

– Что за препятствия? – спросила герцогиня.

– А те, что принцы де-Кондэ, де-Конти и де-Лонгвилль поклялись, что восстанут всеми силами даже против намека предложить мне ее когда-нибудь.

– Но они в заключении?

– Ну так что же?

– А то, что вы не должны больше чувствовать отвращение к возможности примириться с…

– С кем бы это? – спросил Гонди, улыбаясь.

В эту минуту девица де-Шеврез уронила платок, и коадъютор, как следовало вежливому кавалеру, поспешил поднять его. Подавая платок девице, прославившейся тем, что тронула его сердце, он почувствовал легкое пожатие руки – как бы в знак предупреждения. Хорошо, что он сумел понять и правильно растолковать простое движение – по близорукости он не заметил таинственных знаков, которые ему делала прекрасная Шарлотта при первом вступлении в его комнату.

– Ну с кем же иначе? Разумеется, с кардиналом Мазарини, – закончила герцогиня де-Шеврез.

– Герцогиня, – отвечал коадъютор, – очень вероятно, что шапочка будет вознаграждением за это прекрасное примирение. Но согласитесь, хотя я очень спокойно живу в стенах этого замка, кто знает, нет ли в них какой-нибудь слабой стены, куда приложилось теперь чуткое ухо с намерением доложить принцу де- Кондэ, что предводители Фронды выказывают пренебрежение к милостям двора лишь потому, что в действительности они для них недосягаемы.

– Полноте. Как можно думать, что принцы под замком могущественны, как на свободе.

– Я хорошо знаю свое время, свой двор, парижан и…

– Монсеньор, мне удивительно, что вы сомневаетесь в искренности моих слов, – сказала герцогиня, посмотрев на дочь.

– Знаю и понимаю, что не могли направить ко мне посланниц, более заслуживающих мое доверие, – отвечал Гонди, почтительно целуя руку герцогини. Потом он поцеловал руку ее дочери, задержав в своей руке.

– Следовательно?…

– Ах, герцогиня, спасение государств всегда зависело от ничтожных причин! Маленькие причины производят великие дела. Елена погубила Трою.

– Что вы этим хотите сказать?

– Verba volant! – сказал он на латыни. – Думаю, вы плохо понимаете язык Виргилия, я переведу это восклицание, но прошу вас обратить внимание на то, что я всегда с благоговением выполнял приказания ее величества; особенно когда эти приказания, хотя бы как самые простые желания, были выражены на бумаге.

– Так вам надо слово, написанное рукой королевы?

– Именно так, и вместе с ним ваше ручательство.

– Скептик! Вот вам, – воскликнула Шарлотта, вынимая записку, спрятанную под лифом.

– Злое дитя! Вам хотелось, чтобы я попросил вас, – сказал Гонди.

– Надо же было принять меры предосторожности.

– А вы хотите, чтобы я не убежал из ваших рук?

– Что делать? В Париже скучно без двора. Я была бы в отчаянии, если бы король удалился в Сен- Жермен.

Коадъютор прочел следующие строчки, написанные грубым почерком и очаровательной рукой, не имевшей себе подобной во всей Европе.

«Я не могу поверить, несмотря на прошлое и настоящее, что монсеньор коадъютор не принадлежит к числу моих друзей. Прошу его предоставить мне случай увидеться с ним так, чтобы никто этого не знал, кроме госпожи де-Шеврез. Ручательством за его безопасность будет это имя:

АННА».

– Ну что вы на это скажете? – спросили обе женщины, обратив на него умоляющие взгляды.

Гонди хотел было отвечать, но, желая заплатить доверием за доверие, написал следующее:

«В жизни моей не было минуты, в которую я не принадлежал бы вашему величеству. Для меня слишком много счастья в возможности умереть за вас, чтобы думать о своей безопасности. Куда вы повелите мне явиться, туда и явлюсь.

ГОНДИ».

В эту минуту коадъютор переходил Рубикон и совершил это со всеми подобающими правилами честности: он вложил в конверт записку королевы со своей. Не любовь ли внушала ему мысль, что искренность есть самая выгодная дипломатия?

Что бы там ни было, но в тот же вечер он получил записку от герцогини де-Шеврез:

«В полночь, в монастыре Сент-Онорэ».

Коадъютор надел на себя черный костюм, надвинул на глаза шляпу с широкими полями и прямо из своей часовни спустился по витой лестнице во двор. Ночь была темная, никто в доме не обратил внимания на выход коадъютора; притом же всем были известны его таинственные привычки.

Он поспешно вышел на улицу Сен-Тома, где в те времена возвышался замок Шеврез, а от него шагов через сто стоял монастырь Сент-Онорэ. Это место мало посещалось пешеходами и пользовалось недоброю славою в народе. Но Гонди всю свою жизнь хвастался своей храбростью и отвагой, его трудно было напугать. Прошло не более пяти минут, и показалась тихая тень, как кошка пробиравшаяся к нему.

– Монсеньор, не угодно ли вам следовать за мной?

Коадъютор не сомневался в успехе свидания, узнав в этой тени Габери, пажа королевы. Не для шуток решаются призывать к себе такого важного сановника, такого могущественного бунтовщика, каким он считал себя.

Они прошли в Пале-Рояль через двор, наполненный огромными резервуарами, откуда проводилась вода для фонтанов в саду. Потом отворилась дверь, которая привела их по лестнице прямо в часовню.

Королева сидела в больших креслах, усеянных лилиями. Коадъютор при первом взгляде заметил два стула, указывающие места для людей, которые примут участие в совещании. Но королева была одна, она любезно предложила ему садиться.