А между тем дождь все усиливался, вода прибыла, и дамы, преодолевая брод, промокли до костей, они дрожали как в лихорадке.
– Нет сил продолжать дорогу, – сказала герцогиня.
– И у меня тоже, – отвечала госпожа Мартино, – как я ни храбрюсь, а должна сознаться в своей слабости.
– Ах! Какие мы несчастные женщины!
– Даже стыдно в глаза смотреть.
До Бофора донеслись эти слова, и стало ясно, как настрадались его спутницы. А так как, в сущности, он сделался рыцарем из-за них, а не из-за принцев, предчувствуя, что освобождение последних наделает ему много хлопот, он пришпорил лошадь и подъехал к проводнику, державшемуся на десять шагов впереди.
– Какая самая близкая деревня? – спросил он.
– Эвекмон, – отвечал проводник, – за милю до Мелана.
– Скоро ли мы туда попадем?
– Через полчаса.
В эту минуту герцог увидел за деревьями, окаймлявшими дорогу, яркие огоньки, которые, казалось, мелькали по черным стенам замка наверху горы.
– Э! Да это никак замок! – спросил Бофор.
– Точно так.
– Кому он принадлежит?
– Маркизу де-Жарзэ, – отвечал проводник.
«Ярому мазаринисту и моему личному врагу, – подумал Бофор, – но не беда! Он теперь в Париже и нам не откажут в гостеприимстве на эту ночь».
– Веди нас в замок! – приказал он проводнику.
Госпожа Мартино с восторгом приняла это предложение, но герцогиня, сознавая важность своего предприятия, не хотела терять драгоценное время. Однако она вынуждена была уступить, потому что сама изнемогала от усталости.
Небольшой отряд поднялся на холм, впереди ехали слуги. На дороге оставили караул, чтобы предупредить Ле-Моффа, где они отдыхают, если он выедет на эту же дорогу.
Ворота в замке поспешно отворились перед ними, и управитель с тремя лакеями принял их с особенными знаками почтительности, рассыпаясь в извинениях, что не может оказать лучший прием, достойный таких важных особ. Не может же потому, что утром отряд драгун из партии принца Кондэ забрал всю провизию, бывшую в замке.
– Тут нет беды, – сказал Бофор, – нам только бы переночевать, завтра на рассвете мы опять пустимся в путь.
Замок Эвекмон был со всех сторон окружен цветущими садами, столетними деревьями, что при лунном свете придавало ему волшебный вид. Но высокие стены, редко пробитые окна напоминали, что это сказочное жилище было прежде всего мрачным сооружением, которое феодальное право воздвигло над долинами и селами, чтобы феодал действовал здесь по своему произволу.
Тут был и подъемный мост с заржавевшими цепями, по-видимому, не употреблявшийся; все внутреннее устройство замка вселяло невольный ужас.
Длинные, мрачные комнаты с черными панелями были покрыты обоями с изображениями людей, мебель везде старинная, огромных размеров, и, если случайно попадался образчик новейшего искусства, это возбуждало удивление и радость, как будто нашелся старый друг.
Замок оказался необитаемым.
– Однако, когда мы были внизу, я видел здесь огни, – удивился Бофор.
– Люди устраняли все беспорядки, которые наделали драгуны: работы хватило на целый день, – объяснил управитель.
– Так у тебя найдутся комнаты для этих дам?
– Конечно, к вашим услугам.
– Мы поместимся в одной комнате, – сказала герцогиня.
– Этого никак нельзя сделать, – возразил управитель, – ноу нас есть две комнаты, смежные одна с другой. Если прикажете, я провожу вас.
– Хорошо, – сказала герцогиня, не желая показать, что боится, тем более что для страха не было никакой причины.
В эту минуту в саду раздался заунывный крик филина. Крики продолжались довольно долго, как будто зловещая птица летала вокруг замка.
Через несколько минут герцогиня разместилась в огромной готической комнате, в углу которой стояла высокая кровать с колоннами. Женщина не скрывала радости, что из этой обширной комнаты есть дверь в комнату, отведенную для госпожи Мартино.
В камине трещал и вспыхивал яркий огонь, разливая вокруг отрадную теплоту. Но обе приятельницы не переставали дрожать от холода, так что нельзя было и думать о постели, прежде чем высохнет промокшая насквозь их одежда. Они внимательно осматривали комнату, светлейшая изгнанница невольно подозревала, что ее везде преследуют и посылают за ней шпионов. Кроме того, она опасалась любопытных и нескромных ушей.
Они поднимали тяжелые занавеси, не обращая внимания на облака пыли, стучали по стенам, желая убедиться, нет ли там потаенных ходов. Заглядывали под кровать, пугавшую их своими большими размерами, отворяли двери огромного шкафа, наполненного бельем.
Совершенно успокоенные насчет своей безопасности, они принялись за туалет. Прежде всего вынули из шкафа по простыне и развесили их на спинках кресел перед огнем: затем они стали раздеваться.
Можно себе представить, какая была прелестная картина, когда обе красавицы, прислуживая друг другу, доверяли таинственному пространству громадной комнаты сокровище и совершенство форм. Они хохотали друг над другом, когда при малейшем звуке вздрагивали и прижимались друг к другу.
Наконец они сняли с себя все и, закутавшись в нагретые простыни, сели у камина, прежде развесив перед огнем одежды, от которых шел пар, можно было надеяться, что все скоро высохнет.
– Я лягу совсем одетая, – сказала герцогиня.
– Ну, как это можно: не бодрствует ли Бофор над нами?
– Что за благородный человек! – заключила герцогиня, вздыхая.
– Обожаемый и любимый всеми, – подсказала Генриетта, лукаво посмеиваясь.
– Да, я питаю к нему глубочайшее уважение.
– Уважение? Но этого слишком мало для такого красавца и героя.
– Генриетта, что это вы выдумали! – сказала герцогиня строго, прижав руки к груди, на которой волновалась белая простыня.
– Если бы он увидел вас, такую прелестную, ослепительную красоту, то его любовь непременно воскресла бы, и растаяла бы ваша ледяная холодность, не выдержав его пламенного чувства.
– Замолчите, Генриетта, вы с ума сошли! Бофор влюбился в другую так скоро, что я не успела раскаяться, – сказала герцогиня с глубоким вздохом и неподвижным взором, устремленным на раскаленные уголья.
– Ну вот еще! Вы воображаете, что Монбазон…
– Генриетта, не произносите при мне этого имени!
– Герцог не может любить ее – это невозможно! Если б вы были немного снисходительнее к нему…
– Ах! Перестаньте… слишком поздно! – воскликнула Лонгвилль, закрывая лицо руками, – да, слишком поздно!
Генриетта замолчала и с состраданием смотрела на эту знатную особу, жизнь которой была переполнена испытаниями и бурями.
– Пора спать! – вдруг сказала герцогиня, взяв за руку прелестную мещанку.
Они отправились в комнату госпожи Мартино и также занялись тщательным осмотром ее. Затем провели еще полчаса за одеванием высохшего уже платья и решились, наконец, лечь в постели.
