запротестовал было, но доблестный барджелло охладил пыл юноши: — Слушай, парень, нам с тобой сейчас даже улитки не поймать, не говоря уже о похитителе. Так что будь умницей и лучше от души напейся.
В суматохе, воспоследовавшей неудачному похищению, юный Монтекки исчез. Он появился через двадцать минут, во всеоружии — при нем была книга. Пробравшись сквозь толпу на пьяцца дель Синьория, Монтекки сквозь низкую западную дверь проскользнул в церковь Санта Мария Антика. Не будь его голова занята другим, он бы задумался вот над чем: каково должно быть душевное состояние человека, который несет в храм Божий книгу под названием «Ад»?
Закрыв за собой дверь, пока гуляки на площади чего не заподозрили, Монтекки огляделся. В церкви было тихо и совершенно темно. Юноша стряхнул снег с плаща и на ощупь стал пробираться к алтарю. Башмаки его оставляли на плитах пола мокрые следы. Впереди тьма расступалась пред единственною свечой. Руки юноши, сжимавшие книгу, дрожали. Он обогнул колонну и остановился.
— Джаноцца.
Девушка стояла на коленях. Прежде чем обернуться на зов, она осенила себя крестным знамением.
— Я подумала, если меня хватятся, пусть лучше застанут за молитвой. Тогда я скажу, что исповедовалась.
— Разве вам есть в чем исповедоваться?
Девушка вспыхнула и взяла Марьотто за руку.
— Я здесь, чтобы увидеть вас.
— Знаю. Я рад, что вы со мной.
Она была совсем близко, лица их разделяла одна пядь. Монтекки жарко дышал.
— И я рада, — прошептала Джаноцца, заглядывая юноше в глаза. — Ах вы бедняжка! — воскликнула она, увидев снег на его темных кудрях. — Вы, наверно, ужасно замерзли.
— Мне кажется, я больше никогда в жизни не почувствую холода.
— Не зарекайтесь.
Ее дыхание обжигало ему щеку.
— Значит, у нас куртуазная любовь, — заметил Марьотто.
— Что? — не поняла Джаноцца.
— Я люблю недоступную девушку.
— Какая же я недоступная? Я бесстыжая.
На секунду их щёки соприкоснулись. Марьотто ощутил у скулы трепет длинных ресниц Джаноццы. Едва дыша — под белой кожей в горле точно родничок пульсировал, — девушка за руку подвела Марьотто к исповедальне.
— Что вы де…
— Я хочу, кавальери, чтобы вы мне почитали. Если я буду внимать вам, я не смогу смотреть на вас. Я никогда не услышу ни единого слова, что вы произнесете от себя. — И она кивком указала юноше на дверь, предназначенную для священника.
Чувства переполняли Марьотто, поэтому он не протестовал, даже когда Джаноцца закрыла за ним дверь. Она успела заранее зажечь свечу в исповедальне. Сама Джаноцца вошла в келью для кающегося.
— Простите меня, отец, ибо я согрешила.
Первые три вопроса, какие обычно священник задает исповедующемуся, застряли у Марьотто в горле.
— Прочти трижды «Славься, Мария» и подойди поцеловать меня.
— Ах, отец! — воскликнула девушка. — Если вы не можете придумать ничего другого, лучше начинайте читать.
Марьотто послушно расстегнул застежку переплета и раскрыл книгу. На фронтисписе имелась надпись. Перевернув страницу, юноша прочел:
— Nel mezzo del cammin di nostra vita…[54]
Барджелло оказался прав: Скалигер действительно вернулся в палаццо через час. Ни на лоджии, ни в гостиной к тому времени почти никого не осталось. В гостиной Скалигер обнаружил только Антонио, Пьетро и Виллафранка — они лежали на кушетках, сдвинутых, чтобы сподручнее было раздавить бутылку. Окровавленные подушки свидетельствовали, что кушеткам место теперь не в гостиной, а на свалке. Фракасторо и Морсикато наложили повязки и ждали, не появятся ли еще пострадавшие. В дальнем углу на топчане распластался мертвецки пьяный Марцилио да Каррара.
— Надеюсь, вы не все вино выпили, — произнес Кангранде. На нем по-прежнему не было фарсетто, однако рубашка стала заметно чище за счет растаявшего снега.
Пострадавшие обернулись на голос. Оба доктора подхватили Кангранде под руки и заботливо усадили на кушетку.
— Вы двое хорошо дополняете друг друга, — заметил Кангранде, взглянув на Антонио и Виллафранка. — А со своими лубками тянете на переплет увесистого тома.
— Да, лучше и правда пустить меня на переплет — хоть какой-то толк будет, — проворчал Виллафранка.
— Довольно самоедства — я не собираюсь выгонять тебя с работы.
— Вы поймали его? — встрепенулся Пьетро.
На лице Кангранде отразилось отвращение.
— Нет! Он исчез! Как в воду канул! Как сквозь землю провалился! Как… как будто он не человек, а призрак.
— Наверняка у негодяя сообщники, которые успели снять для него комнату. — Пьетро озвучил их с Антонио и Виллафранка предположение.
— Мои люди обыскивают все дома до самого Римского квартала. Ты спросишь, почему я уверен, что его не найдут? Да потому что он колдун!
— Некромантия — не единственное объяснение, — заметил Морсикато, ощупывая рваную рану на плече Кангранде. Фракасторо шлепнул Морсикато по руке. Морсикато руку отдернул, не забыв сложить пальцы в кукиш.
— У вас много врагов, мой господин, — произнес Виллафранка.
— Гм. Не понимаю почему.
Подчиняясь доктору, Кангранде улегся на свободную кушетку. Фракасторо принялся накладывать швы. Под рукой у него был целый арсенал иголок. Капитан закрыл глаза, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Лишь когда доктор замешкался с иглой в руках, Кангранде рявкнул:
— Авентино, черт тебя подери! Ты не хочешь мне обезболивающего дать?
— Разумеется, мой господин, — с готовностью отвечал Фракасторо. — Я как раз ждал, чтобы вы попросили. — И Фракасторо передал хозяину флягу.
— А нас-то! — возмутился Антонио. — А нам-то вина не дали!
— Все потому, что не вы предоставляете мне пищу и кров, — усмехнулся Фракасторо.
— Как себя чувствует Ческо? — спросил Пьетро.
Скалигер сделал большой глоток из фляги.
— Надеюсь, заснул. Он не очень пострадал.
— Мерзавец немного помял его своими ручищами, — произнес Морсикато. — А так ничего.
— А где ваша тень, Капитан? — подал голос Виллафранка.
— Мавр охраняет дом Катерины. Он там пробудет всю ночь.
Виллафранка рассердился.
— Я выставил вокруг дома донны Катерины целый отряд. Мои люди на милю никого не подпустят к мальчику.
Выставил — молодец. А мавр несет дозор сам по себе.
— Ишь ты, — проворчал, будто вслух подумал, Морсикато. — Этот мавр однажды предсказал, что я, ежели отправлюсь в дальние страны, прославлю свое имя.
