но я действительно иногда не могу разобрать голос по интеркому. Кстати, просто, чтобы ты знал. Того поверенного звали Роджер Стульдрехер.
— Как я мог это забыть?
— Ну и денек тогда выдался! — сокрушенно покачала она головой. — Что ты будешь пить?
— Кофе, если есть.
— Сейчас пойду сварю.
— О, не стоит беспокоиться...
— Ничего сложного. Ты его по-прежнему пьешь с коньяком?
— Нет, просто черный кофе, и все.
Элейн внимательно посмотрела на меня.
— Ты бросил пить! — догадалась она.
— Ага...
— Помнится, когда мы виделись с тобой последний раз, у тебя из-за этого было немало проблем. Тогда- то ты и бросил пить?
— Да, наверное.
— Замечательно, — сказала она. — Просто замечательно!.. Подожди минутку: сейчас я приготовлю кофе.
Гостиная была такой же, какой запомнилась мне, — выдержанной в черно-белых тонах, с белым мохнатым ковриком, желтовато-черным кожаным диваном и несколькими матовыми полками из черного пластика. Единственными цветными пятнами в этом черно-белом интерьере было несколько абстрактных картин. По-моему, какие-то из них висели в этой комнате и прежде, но я не стал бы судить об этом с уверенностью.
Я подошел к окну. В проеме между двумя зданиями виднелись Ист-Ривер и предместья Куинса на противоположном берегу. Еще несколько часов назад я был там, в Ричмонд-Хилле, в обществе бывших алкоголиков. Казалось, от того момента нас отделяли теперь многие годы.
Несколько минут я простоял у окна; когда в гостиную вошла Элейн с двумя чашками черного кофе, я изучал одну из висевших на стене картин.
— Кажется, я видел ее у тебя прежде, — сказал я, указывая на картину. — Или ты недавно ее купила?
— Нет, она здесь уже много лет. Когда-то я купила ее, не знаю почему, в галерее на Мэдисон-авеню; она стоила тысячу двести долларов. Никогда бы не поверила, что смогу отвалить такую кучу денег за то, что можно повесить на стену. Ты же знаешь меня, Мэтт, особой экстравагантностью я не отличаюсь и, хотя люблю красивые вещи, деньги экономлю.
— Чтобы покупать недвижимость, — припомнил я.
— Ты абсолютно прав. Мы получаем неплохие деньги, и если они достаются нам, а не сутенерам, можно купить уйму недвижимости. Но я думала, что сошла с ума, когда отвалила столько денег за картину.
— Похоже, ты осталась довольна покупкой.
— Еще бы, милый! Ты знаешь, сколько она стоит сейчас?
— Определенно гораздо больше.
— Как минимум — сорок тысяч. Вероятно, около пятидесяти. Мне следовало бы продать ее. Иногда меня беспокоит мысль о том, что сорок кусков вот так просто висят у меня на стене. А раньше я точно так же волновалась оттого, что на ней висели тысяча двести зеленых. Ну как тебе кофе?
— Отличный кофе!
— Достаточно крепкий?
— Великолепный, Элейн.
— А ты в самом деле выгладишь просто замечательно. Тебе говорили об этом?
— Как и ты.
— Господи, сколько же мы с тобой не виделись? По-моему, прошло года три, не меньше; а по- настоящему мы не встречались с тех пор, как ты ушел из полиции, а с этого времени прошло лет десять, не меньше.
— Да, что-то вроде этого.
— А ты почти не изменился.
— Да, даже не облысел. Но если присмотреться, можно найти немало седин.
— У меня тоже есть седые волосы, и они сразу бросаются в глаза. Хотя в остальном я действительно не очень постарела, — вздохнула она.
— Ты совершенно не изменилась, — сказал я.
— Приходится следить за фигурой, да и кожа сохранилась неплохо. Однако я даже и не подозревала, что это будет отнимать так много усилий. В спортзале я бываю три раза в неделю по утрам, иногда — четыре. Кроме того, приходится быть разборчивой в еде. И в выпивке.
— Ну, пьяницей ты никогда не была.
— Нет, но легкие вина я поглощала целыми галлонами. Вина и диетическую кока-колу. Теперь я полностью отказалась от них — только фруктовые соки или простая вода. Одна чашка кофе в день, с утра. А эта — уступка чрезвычайным обстоятельствам.
— Может, ты расскажешь мне о них?
— Как раз к этому я и веду. Мне нужно немного успокоиться. Ну так вот, чем еще я занимаюсь? Очень много гуляю. Слежу за тем, что ем. Ты знаешь, уже три года, как я стала вегетарианкой.
— Когда-то ты обожала бифштексы.
— Да. Я была уверена, что еда без мяса — не еда.
— А что ты тогда любила заказывать в «Брассери»?
— Рубцы по-каннски.
— Точно. Я даже думать не могу о подобном блюде без содрогания, хотя готов допустить, что это очень вкусно.
— Не знаю, когда пробовала его в последний раз. Уже три года у меня во рту не было ни кусочка мяса. Первый год я еще ела рыбу, но затем отказалась и от нее.
— 'Мадам Природа', да?
— Да, вот такой я теперь стала.
— Это на тебя похоже.
— А бросить пить — похоже на тебя. Это как раз то, что нам обоим нужно, — узнать друг от друга о том, как мы здорово сохранились. Как же еще узнать, на сколько ты реально выглядишь? Когда мы в последний раз отметали мой день рождения, мне было тридцать восемь.
— Не так-то плохо.
— Это ты так думаешь. Но это было три года назад, и теперь мне сорок один.
— И это тоже неплохо. На вид ты гораздо моложе.
— Ну да. А может, и нет. Кто-то сказал Глории Штайнем, когда той исполнилось сорок, что она на столько не выглядит. Глория ответила: «Знаю. Я действительно на столько не выгляжу. На столько выглядят мои сорок лет».
— Прекрасный ответ!
— Вот и я так думаю. — Элейн помолчала. — Знаешь, милый, чем я сейчас занимаюсь? Я прячусь.
— Вижу.
— Это кажется каким-то чудовищным кошмаром, но тем не менее это так. Смотри, что я получила с сегодняшней почтой.
Она протянула мне газетную вырезку, и я осторожно развернул ее. Там была фотография — лицо мужчины средних лет. В очках, волосы тщательно причесаны; он выглядел исполненным уверенности и оптимизма, и это явно было его обычное выражение лица. Сопровождала фотографию статья в три колонки. Ее заголовок гласил: «Местный бизнесмен убил жену, детей и покончил с собой». В статье сообщалось, что Филипп Стэдвант, владелец компании «Мебель Стэдванта» с четырьмя дочерними отделениями в Кантоне и Массилоне, внезапно устроил погром в своем доме в предместье Валнут-Хиллз. Зарезав кухонным ножом свою жену и троих маленьких детей, он позвонил в полицию и сообщил о совершенном преступлении. Когда полицейский наряд прибыл на место преступления, Стэдвант был уже мертв — он покончил с собой
