увидела, что рядом с Евангелием лежит и прямо на нее смотрит тоненькая книжечка. Название книжки было «О мучениках и мученичестве. 1915 год». Мама, забыв про все, стала читать.
«Принять тяжкие муки во имя Господа нашего Иисуса Христа есть первейшая и высшая заслуга перед Богом, за которую даруется Им наивысшая награда — Царствие Небесное» — так начиналась книжка. Мама передохнула и прочла снова. Потом еще. Не пускало маловерие эти слова в сердце. Дальше шло: «Боязнь страданий и страх смерти естественны для человека, ибо человек создан для вечности и даже думы о смерти ему невыносимы. Но Христос отверз нам Царствие Небесное, и человек, истинно верующий, боится не самой смерти, ибо ее нет, а боится умереть с грехами и вместо вечной жизни погибнуть навеки с сатаной и ангелами его. Принявший же муки за Христа муками этими совлекает с себя все грехи и возносится обеленным сразу ко Христу, если даже жизнь свою до мученичества провел в грехе. Мученик Вонифатий был блудником и пьяницей, но добровольно пойдя на муки во имя Иисуса Христа, ныне в Его Церкви есть главный предстатель перед Ним за пьяниц, грешащих во множестве на земле». Мама отметила это про себя, имея в виду мужа. «Способность пойти на муки есть бесценный Божий дар, он не каждому дан. Человек, по греховности своей, страшится боли. И не дает Господь нести крест скорбей тяжелей, чем человек понести может. Каждому дано по силам. Мученик примером своим укрепляет веру у колеблющихся и приводит ко Христу множество неверных. Своим крестным путем, страданием и смертью на Кресте Он Сам указал нам путь. И Воскресением Своим и Вознесением утвердил наше воскресение и к Нему вознесение, после земного упокоения. С идущим на муки всегда рядом Господь Иисус Христос, без Его благодати никому не перенести страданий и пыток. «Без Меня не можете творить ничего», — сказал Он и еще сказал: «Кто потеряет душу Меня ради, тот приобретет ее»... Больше мама не останавливалась, не переводила дух, вся ушла в чтение и опомнилась только тогда, когда дочитала до конца. Она уже успокоилась и не роптала. И если мозг стерег еще свое неверие, но больше не пугал и душу не травил. Страшная усталость навалилась на плечи, ноги и руки, на веки. Перед тем как заснуть рядом с Катей, маме подумалось, как ничтожно наше знание о самих себе, как смешны я наши планы на жизнь. Скажи ей кто вчера, что случится такой день, какой был сегодня, так рассмеялась бы тому в лицо и сказала: « Не может быть!»
Заснула мама сразу, минут за пять до того, как кузнечиком выпрыгнет из кровати папа, спасаясь от своих кошмаров. Как только закрылись ее веки, она увидела апостола Петра, перед которым стояли палачи, а рядом был воткнут в землю огромный крест. Апостол Петр умолял палачей распять его вверх ногами, ибо, как он им говорил, он не достоин быть распятым так, как был распят Спаситель. И вдруг эту картину заслонили костры, множество костров, горящих у подножия крестов. Тысячи крестов до самого горизонта и тысячи костров, жгущих висящих на крестах людей. Славословия Христа из уст мучеников были сильней воплей толпы. Мама увидела колесницу, которая металась меж крестов. На колеснице стоял римский император Нерон и орал, исказившись от злобы: «Огня, огня!» Потом надвинулся, заслонил все юноша, привязанный к столбу, то был мученик Севастиан, и вдруг десятки стрел полетели в него — живую мишень. Затем полетели камни — огромные булыжники; маме показалось, что в нее. Ей захотелось спрятаться, но что-то ее не пускало, и она приготовилась принять удары на себя, но камни пролетели мимо, они летели в человека, уже поверженного на землю, первомученика Стефана, который молился так: «Боже, не вмени побивающим греха сего». Спокойно и ровно дышала мама во сне. Не пугали ее страшные картины, одна за другой надвигающиеся на ее спящий мозг. Ум больше не стерег неверие, которое сгинуло куда-то, а смотрел на мучеников...
Катя, конечно же, разговаривала с бабушкой.
— Бабушка, ты рассказывала, что на литургии, когда вино и хлеб в Тело и Кровь Христа превращаются, священник говорит: «Христос посреди нас». И будто настоящий, живой Христос сходит с небес в алтарь. Но ведь служба идет во многих храмах сразу, а Христос Один – как же Он может быть сразу везде? — перво-наперво спросила ее Катя. — И вообще, как Он устраивает дела людей, когда их так много, а Он Один? Как Он сразу знает одновременно про всех, кому что надо и не надо?
Вздохнула бабушка, улыбнулась:
— У Бога, Катюша, всего много. И то правда, что Христос Один, и то правда, что в каждом алтаре Он Сам присутствует. Нам с нашим умишком трудно это вместить. Это человек плотью своей может быть только в одном месте, Божья же плоть духовна, а Дух Христов одновременно может быть везде, всю землю Собой наполнить. Еще такой пример, быть может, облегчит твое разумение: ты когда телевизор смотришь, ты ж не одна его смотришь — вся Москва, почитай, его смотрит, а то и вся Россия. Сидишь ты одна в комнате, а диктор из ящика из этого тебе в глаза смотрит и вроде как только с тобой разговаривает. Сидит он в ящике в твоей комнате и разговаривает, а на самом деле — со всей Россией, один — со всей страной. Хотя, конечно, сравнение это слабо и всего не объясняет, да объяснять-то все и не нужно, веровать нужно. Благодать — в каждом храме? В каждом. Исцеление по молитвам — в каждом храме? В каждом. Мир и покой душе в каждом храме страждущему дается? В каждом. Ну вот, знать, Христос в каждом храме живет. В этом убедились — и будет с нас. А думать да гадать, как Он это делает, — значит, суемудрствовать, суетиться, значит, мудростью. То, как Господь чаяния всех сразу знает, это очень даже просто объясняется. Вот ты в детском саду не была, слава Богу, а была бы, так видела б, как воспитательница одна с тридцатью такими, как ты, управляется. Если, конечно, воспитательница добрая и детишек любит, она про всех вас будет все знать, и настолько хорошо, что даже желания ваши знать будет, ибо они у вас на личиках ваших написаны. А Бог — на то и Бог, чтобы и про взрослых все знать и все предвидеть и в силах все для всех сделать, если, конечно, на пользу то человеку.
— А как мне знать, бабушка, что мне на пользу? Как вообще знать про себя волю Божию?
— У-у, Катенька, а вот
