это-то как раз и есть самое непростое дело, самое важное. Ох, трудно это-о! Как мы молимся, помнишь? «Да будет воля Твоя» — вот как. Надо отдать себя на волю Его и противиться своим желаниям, которые против Его воли. А Бог против одного только — против злых дел. Отсекай их от себя — вот и воля Его. Умеешь рисовать — хорошо, а если хорошо только бесов умеешь рисовать — плохо. Не можешь талант свой в добро употребить — лучше проси у Бога, чтоб отнял его. Если кому ум дан, а от того ума людям слезы только — лучше дураком быть. Если правая рука в соблазн тебя и других вводит — отруби ее: лучше тебе безруким войти в Царствие Небесное, чем с руками — в ад.
— Ай, страшно-то как говоришь ты, бабушка!
— То не я — то Христос говорит. А ты думала, с Царствием Небесным шутки шутят?! Ради него люди на плаху шли с радостью, а тут всего-то рука одна, злодейка. Будь всегда начальником своих желаний, а не так, чтоб они над тобой началили. Руки да ноги, поди, ведь по твоему желанию действуют. А желаний твоих Бог не касается, потому как желания наши, свобода выбора есть дар Божий. Одному, чтоб уверовать, хватит того, чтобы в храм зайти, воздуха церковного глотнуть, а иному — кол на голове тесать надо, пока его проймет, как вот папке твоему. А есть такие, что так и остаются глухи к стуку Божьему в сердце. Горе им.
Сколько было мучителей христиан, которые такие чудеса видели, что только держись: и самих-то их на воздух поднимало, а по молитвам мучеников опускало, и в огне при них мученики не горели, и утопленные из моря выходили, и тигры лютые мученикам ноги лизали и ласкались. Не перечесть всего, что на их глазах свершалось. И что? Еще больше злились только да лютовали. Наперекор стучанию Божьему избрали зло. Ну и получили свое. Туда и дорога...
Так текла у них беседа, пока более глубокий сон не напал на Катю и бабушка не растаяла постепенно. Тут новое видение надвинулось: Катя увидела школьный класс с партами, а за партами — бесенят с нее ростом, а у доски — большущий бесище-страшила. Но Кате почему-то совсем не было страшно. Она словно чувствовала себя под защитой сна, да и страх, и отвращение от вида бесовского притупились в ней.
— Хох! Дети мои, хох! — заревел бесище у доски.
— Хох! Хох! Тебе, твое неподобие, хох! Тебе, великий учитель! Хох, Вельзевул! — Бесенята на парты вскочили и бешеными прыжками приветствовали учителя.
— Ну, смотрите, адские отродья, вот человек. — Вельзевул махнул лапой, и появился человек, словно живой, только с бессмысленными глазами.
— Ур-р! — выдохнул, зарычал класс, и бесовские мордочки подались вперед.
— Он мыслит и чувствует, — продолжал учитель. — Так вот, — заскрежетал он, перекосился, делая совсем несносной свою морду, — в мысли его проникать мы не можем, отнял у нас это умение Творец вселенной.
— Ур-р! Ур-р! — зарычал класс. — Долой Творца неба и земли, отвоюем Вельзевулу трон вселенной!
— Отвоюем! — рявкнул Вельзевул и трахнул кулачищем по столу так, что заходило все ходуном. Глаза его жутко сверкнули, и он зашипел: — Но горе вам, если не проявите всей изворотливости в этой войне: уж я вам спуску не дам!
Бесенята прижались к партам и не дыша смотрели на учителя.
— Легион наших уже воюет с Богом, а поле сражения — вот оно. — И Вельзевул ткнул человека в сердце, где сразу зажегся пурпурный огонь. — Здесь мы воюем с Ним, и здесь мы должны или победить, или пасть до конца.
Взвыл класс, вскочил, заскакал:
— Победа, победа, с нами Вельзевул, великий чудотворец! Хох! Хох!
Вельзевул взмахнул лапой, и слева появился огромный экран, на котором ходили люди туда-сюда.
— Ур! — рыкнул класс, и все воззрились на экран.
— И хотя мысли мы читать не можем, но подсовывать им наши мысли и желания ой как можем, ух-р-гы-гы! — Весь класс в ответ заржал страшным хохотом. — И ведь почти все они, — продолжал орать Вельзевул, — без креста-а! Ухр-гы- гы.
Казалось, рухнет потолок от воплей, визга, хохота и рева.
— Без креста-а! Победа! Хох Вельзевулу, великому чудотворцу!
— Даровал безумный Бог человеку свободу воли! — орал, бесновался Вельзевул. — Так Его же даром мы и свергнем Его!
