– Тогда объяснись. Что за решение немыслимое? Что за напасть на тебя напала?
– Нет, владыко, не напасть, мне явился мой небесный покровитель, святитель Спиридон, и он повелел мне идти в Глубь-трясину и строить там монастырь его имени, последнее прибежище для гонимых и страждущих в страшные времена, скоро грядущие.
– Да ты еще и пророчествуешь! Ты не просто умом повредился от уединенной жизни. От гордыни такое пустынножительство. И ясно теперь, кто тебе явился!
– Нет, владыко, не бес мне явился, я это твердо знаю.
– Много берешь на себя, отче, ты не Антоний Великий.
– Я знаю, что я не Антоний.
– Запостился ты, отче, не по силам крест на себя взвалил. Беспредельна хитрость бесовская. Он, лукавый поганый, науськивает на непосильные подвиги, потрафляя гордыне нашей, духовник велит пятьдесят поклонов класть, а бес нашептывает – делай двести... А помнишь, как одному древнему подвижнику аж в виде Христа самого явился и говорит: 'Иди в город: там епископ умер, один ты достоин', а тот и пошел, яко слепец, да и – в пропасть!
– Знаю я, владыко, из 'Отечника' примеры скорбные падений.
– И упорствуешь в своем безумном решении? Ты надорвал свои силы, постник, ты поражен лукавым, ты никуда не пойдешь, не будет на твое безумие моего благословения.
– Спаси тебя Господи, владыко, с меня достаточно благословенья святителя Спиридона.
– Ну что ж! Коли так отвечаешь, вольному воля. Глубоко увязшему в трясине бессмысленно подавать спасительный шест, вместе с ним утонешь... Из чего же ты там монастырь собираешься строить? Из тины, из ила?
– Не знаю, владыко: то не моего ума дело; святитель Спиридон все устроит.
– А зачем ты ко мне пришел?
– Сказать о том, что сказал. Прости меня, владыко, молись обо мне, грешном.
И старец ушел от архиепископа. В тот же день он собрал вокруг себя семьдесят человек строителей. И кого тут только не было: и простолюдины, и дворяне (один даже графский сын), и монахи, и крестьяне, и фабричные, и солдаты – всех сословий, профессий и возрастов. Собирал он их по какому-то своему наитию, всем говорил одно и то же – идем со мной строить монастырь в Глубь-трясине; и все, к кому он так обращался, следовали за ним без лишних разговоров. И солнечным сентябрьским утром, под Рождество Богородицы, собрались они все на опушке у Большого бора и двинулись гуськом вслед за старцем к Глубь-трясине. Их молча провожала стая волков, неподвижно стоявших у пещеры старца. Так вошли они в Глубь-трясину и попали на глиняный остров.
– Из этой глины мы будем делать кирпичи, – сказал старец, – а вот здесь выроем колодец, в который уйдет вода Глубь-трясины.
Несколько дней спустя к деревне Болотной, примыкавшей с юга к Глубь-трясине, подъехала карета и из нее вышел архиепископ Алексий. Всполошившиеся нежданным высоким визитом, жители деревни никак не могли взять в толк, о каком старце и о каком строительстве спрашивает преосвященный. Вот она, Глубь– трясина, как была, так и есть, накрытая шапкой зеленоватого тумана, шаг один с мостков – и нету человека, нет прохода через нее, все она поглощает, все тонет в ней.
Вздохнул архиепископ, покачал толовой, перекрестился и уехал. Несколько раз он еще приезжал; постоит-постоит, поглядит на трясину, повздыхает – и назад. Так и не услышал внешний мир, войной и зарождавшимися распрями занятый, о строительстве монастыря в самом сердце Глубь-трясины; архиепископ Алексий и все прочие видели все то же марево над зелено-коричневой страшной гладью да дальний лес с другой стороны, Большой бор, а оттуда и смотреть было некому. Мысль о судьбе старца все время тревожила архиепископа Алексия; ясное дело, что не шутил он, говоря, что отправляется в Глубь-трясину. Лицо старца постоянно пребывало перед глазами преосвященного, и не видел он в том лице ни гордыни, ни безумия, оно было детски открытым, но с печально-слезящимися глазами. Однако пошел старец в Глубь-трясину! Пошел и утонул – и ничего другого не могло произойти; как ни напрягал свои мысли архиепископ, только так все ему виделось. И не таких губил лукавый, какие великаны падали!
К лету 17-го монастырь-невидимка стоял на месте Глубь– трясины. Рядом рос и плодоносил роскошный сад, а со стороны деревни к стене примыкал огород. Через него и бежали к монастырю обе Оли и полковник. Есть и кладбище свое, где похоронили скончавшихся за эти годы строителей, остальные все приняли монашество...
– Откуда ты все это
