взяли, — отец Сергий, улыбнувшись, похлопал рукой по громадному деревянному ящику, лежащему на повозке. В ящике позвякивало железом о железо. — Направляй-ка к Спасо-Преображенскому собору. Он главный в городе. Вовремя Господь сподобил доехать, как раз к воскресенью. И служба еще не началась.
Около открытых дверей собора сидел на лавочке человек, похожий на сторожа. Увидав подъехавших, он подошел к повозке.
— Мир вам, путники. Издалече?
— Мир и тебе, раб Божий Антоний, — отец Сергий снял скуфейку, надел клобук с мантией и сошел с повозки.
— А нешто ты знаешь меня? — удивился раб Божий Антоний, подходя под благословение. — Ой, — воскликнул он, когда над ним была занесена благословляющая рука отца Сергия. — Это ты, что ль, батюшка Сергий? Ослаб я нынче глазами, да и темновато еще.
— Значит, не забыл меня? Ну, слава Богу.
— Да нешто можно мне забыть тебя!..
Да, ту поездку он забыть не мог. Прослышав про необыкновенного радонежского игумена, исцеляющего душевные и телесные недуги, поехал он к нему год назад для исцеления своего душевного недуга. И не недуг даже, хуже, обвал в жизни случился, все рухнуло в одночасье, из ямы надо было выбираться, тоска смертная раздирала, жить не хотелось: его баркас с товарами у Жигулевского камня разбойники татарские ограбили, а баркас сожгли. И сына, родную кровиночку, надёжу, которого вез баркас, убили. За товары рассчитываться нечем — гол как сокол, всего лишился. А за сына с кого спросить, кто ответит? И в душе даже на Господа Бога роптал: ну как же это, Господи, почему допустил?
И поехал к батюшке Сергию, поехал почти без надежды. В монастыре ему показалось излишне тихо, скромно и невеличаво. Не поверил даже, когда на его вопрос, где тут отец Сергий, ему указали на старичка в потертом подряснике, который сгорбленно мотыжил грядки с луком. «Тоже мне, чудотворец!» — неуважительно подумалось. А тут вдруг князь московский Димитрий нагрянул с боярами. Князь, никого не видя, к старичку почти бегом и — в ноги ему упал. «Эге», — подумал странник нижегородский. Потом отец Сергий сам к нему подошел. Да так взглянул... Никто никогда не смотрел так на него: все в этом взгляде соединилось: и любовь с добротой, и строгость с укоризной. «Негоже, раб Божий, на Бога роптать!» И еще сказал, улыбаясь:
— Верно ты, брат, про мое недостоинство подумал. На деле же и того хуже.
И по взгляду его печальному было видно, что вправду он так о себе думает. Тут и разрыдался странник нижегородский, сам не зная, от чего больше, — то ли от смирения, которое он впервые видел, то ли от прозорливости подвижника.
— Бог дал, Бог взял, мил человек. Сына твоего к Себе в Царствие Свое взял — это радость; имущество отнял, считай, что грехи твои нераскаянные отнял по милости Своей.
Только это и сказал батюшка Сергий и хватило этого, чтобы вся душевная болячка на корню исцелела...
— А ты что, батюшка, всех помнишь, кто у тебя бывал? Улыбнулся отец Сергий:
— Таких, как ты, нешто забудешь! Что с глазами-то?
— Да поднял не по силам, надорвался слегка, вот по глазам и ударило.
— Да-а... Не по силам брать — гордыню тешить, Бога гневить. Взяли вы, нижегородцы, не по силам, и грамоты митрополичьи вам нипочем и указы великокняжеские московские — не указы, Богом ставленная власть — не власть... В храме никого?
— Никого, рано еще. А я за сторожа нынче.
— Ну-ка, сторож, помоги ящик вскрыть.
В ящике оказались доверху наваленные большие амбарные замки.
— Эх! — в один голос воскликнули возница и сторож. — И куда ж столько замков, батюшка?
— А храмы нижегородские закрывать, — тихо сказал отец Сергий, направляясь с замком к двери собора.
— Погодь, — испугался сторож, — как закрывать?
— А они вам без надобности.
