Если кто испытывал подобное, тот поймет, я не испытывал, но, наверное, это очень неприятно, когда тебе в лицо неожиданно, с интервалом в секунду выплескивают с силой две полные кружки пенистого пива. От этого долго приходят в себя. Но имениннику в себя прийти не дали, не дали даже пену стереть. Оказалось, пивная пена очень сильно жжет глаза, а когда еще ею нос забит, и дышать невозможно — это совсем тошно.
В следующую секунду третья кружка оказалась у рта именинника, та же невидимая рука бесцеремонно раздвинула его, и кружка сама собой нагнулась и начала медленно вливать содержимое в раскрытый рот. Кислотой обжигающей растеклось содержимое по нутру именинника. Напрасны были его дерганья, попытки закрыть рот и вообще вырваться из страшных пут невидимой руки. От дерганья только кашель усилился из задыхавшегося рта. В довесок рублевая монета вывалилась со дна третьей кружки. Она пролетела мимо рта и упала на то место, где у человека сердце. Будто на особом огне расплавляли монету. Необычная боль ударила в сердце, боль не физическая, а та боль, когда на душе скверно и не знаешь, куда от этой скверны деваться и как от нее избавиться. Некуда деться, никак не избавиться!
Вскочив с жутким криком, он долго откашливался и у сердца рукой махал, чтобы скинуть с него расплавленный соседкин рубль. А та так испугалась воплю именинника, что даже в дверь к нему заглянула.
— Что с тобой, Витенька? — участливо и испуганно спросила она его.
Тот молчал, часто дыша. Теперь он знал, что такое
— Ничего, Андревна, так... сон дурной.
Но едва он снова закрыл глаза, как увидал стоящие на воздухе три его кружки пива, которые затем с ним проделали всё то же самое. Все его отчаянные попытки проснуться, ни к чему не привели, пока расплавленный рубль не прилип к его сердцу. И так всю ночь. Пять раз засыпал и все пять раз повторялось то же самое, и — не проснуться, пока расплавленная монетка по сердцу не ударит. Шестого раза дожидаться не стал, а встал с постели и начал ходить по комнате туда-сюда, ругая на чем свет стоит всё и вся, но только не себя.
Утром перед ним предстал выбор: или к врачу бежать, мол, с ума схожу, второй такой ночи не выдержу, или — в храм. Выбрал он второе. Тут-то мы с ним и встретились. Вижу, идет человек, всклокоченный, глаза злые, изможденные, едва ноги волочит. Подходит к вратам, а я как раз крестное знамение на себя кладу, чтоб в храм войти. Это обязательно надо. А он подходит ко мне и спрашивает:
— Когда Троицкая родительская суббота?
— Накануне Троицына дня, — говорю, — через сорок дней.
— Сорок дней?! — сплошной ужас выражало его перекошенное лицо. И дальше он забормотал про себя: — Сказал, вместе будем ждать! Ой!.. сорок дней!..
— Да поделись, мил человек, что с тобой!
Он и поделился. Тут и мне не по себе стало.
— К батюшке, — говорю, — идти надо. Исповедоваться тебе надо.
— И пройдет? — с сомнением спросил он.
— То мне неведомо, мил человек, — говорю. — Это духовное дело, это один Бог знает. А разрешить тебя от этого греха только священник может. Одно знаю точно: свой рубль положи вот, сейчас, в щелочку копилки, где написано «На ремонт храма».
— Да нет у меня ни копейки!
— Я тебе в долг дам. Записочку отдай и на панихиде постой.
— Не, не пойду, — сказал он. — На тебе записочку. И рубль сам положи, я тебе отдам потом.
И будто сдуло его. Не пустил лукашка.
Но на следующее утро пришел. Точнее, почти приполз. Страшно смотреть на него было. Ну, а батюшка Варлаам уж поджидал его, я ему рассказал всё.
Батюшка и говорит ему:
— Сначала в храм зайди, к Распятию приложись, к иконе Всех Святых — там и мученик Виктор есть, плачет он сейчас, на тебя глядя. Потом дрова будешь колоть, рубль отрабатывать, а уж
