ума сошла?!
И сразу голос ее мамы, сидевшей на Зоиной шее:
– Отстань!.. Отпусти!.. Ты как вошел?!
– Дверь открыта, вот как.
Зоя узнала голос. Это был голос старого маминого приятеля, идеологического направителя, ныне банкира и бизнесмена. Он все-таки стащил маму с Зоиной шеи, отнял хлыст и поднял Зою.
– Стоять можешь?
– Могу, – тихо ответила Зоя.
– А ты чего улыбаешься? Ты месяц сидеть не сможешь... Чем ты так мать довела?
– Она объявила себя христианкой! – яростно выкрикнула мама. – А христиан в моем доме не будет!
Старый приятель внимательно вгляделся в Зою, потом оглянулся на маму.
– М-да, – изрек он, жуя губами, – Зоя, подвешенная за волосы против Диоклетиана... – помолчал и спросил затем Зою: – Это серьезно?
– Да.
Ухмыльнулся.
– А, говорят, молодежь только рок пляшет, а тут вон младенцы...
– Я не младенец.
– Я вижу. Ладно, иди ложись, на пузо ложись и штаны не одевай... Тихо, Сашенька, уймись, сказал!
Когда Зоя ушла, встал перед мамой и сказал:
– Ну что, воительница с Богом, вырастила мученицу? Сиди, сиди, не рвись, я сказал! Не пущу. Лучше водки налей. И мне. Я еще принес... Не пороть надо, Сашенька, а на тормозах спускать.
– Скоро доспускаете, все пропускаете!..
– Эт-точно, уже вон как потекло. Одно сегодняшнее представление чего стоит. Ты теперь герой дня. Сам Сорос, между прочим, тебя по Москве ищет, хочет плакат купить за любые деньги. Я не дал его уничтожать, спрятал разобранный. Слушай, ну неужто я в самом деле такой, каким ты меня изобразила?
– Ты хуже.
– Гм, а, впрочем, вполне может быть. Все, кто в пирамиде власти, они, наверное, все такие. А чего ж ты себя намалевать забыла?
– А я вне пирамиды.
– Это точно. Ну так и не трожь пирамиду! А впрочем, ты не причем... Наша пирамида, Сашенька, она несокрушима была ни снизу, ни извне, ни диссидентами-подкопщиками, ни натовскими авианосцами. Ее можно расшатать только сверху, что и сделано. Однако пирамида все равно цела. Так, слушай, что, у твоей Зои так далеко зашло?
– Дальше некуда.
– Твоя маман обработала?
– Да.
– Слушай, а может, ну и пусть?
– Нет! Будет упорствовать – выгоню из дому. А еще одно 'ну и пусть' – выгоню тебя.
– Тогда пока умолкаю. Выгонишь, когда допьем. А все-таки, Сашенька... Ну сама ж говорила, что от этой темы в этой стране никуда не скроешься. Нет, Зайки касаться не будем, не волнуйся... Ну чего ты вот эдак взъедаешься, тигрой вскидываешься, мустангом взбрыкиваешь? Да ты наливай, не перебивай... Шеф-то мой, ныне сверхпочетный пенсионер, прав ведь он, когда говорил, что тему эту вообще поднимать не надо, а коли будет надо, добавлял он, Мы эту тему сами поднимем Сверху. Все сверху, Сашенька. Возьмут и напишут в один прекрасный момент в центральной газете: 'Ошибочка, мол, была, Он есть, оказывается'. Ну а если Его нет, зачем же заострять, что Его нет, тем более хлыстом? Отвлечь надо, хоть на что – на игры, на лошадей, да хоть на тряпки, танцульки, мальчиков, раз тебе так непереносим Бог. Отвлечь, а не пороть. А мне, знаешь... наливай. Мне вот все
