высших слоев общества. Да и что толку гадать? Все равно ничего не узнаем, как не узнаем и про мою родню в Тайроне.
Весной 1867 года Брайену выпала возможность купить небольшую плантацию таро на другой оконечности острова.
– Это еще что за невидаль такая – таро? – поинтересовалась Равена, когда Брайен поделился с ней своими планами.
– Таро для местных жителей – то же, что картофель для ирландцев. Да и выглядит плод – его здесь называют «корм» – примерно как картофелина. Единственный недостаток состоит в том, что этому плоду надо полных двенадцать месяцев, чтобы вызреть. Но в этом же есть и свое преимущество: между посадкой и сбором урожая проходит много времени, которое можно уделять домашним делам.
– Ну разумеется, я знаю, что такое «корм». Сначала кипятят воду, потом отваривают клубни на пару и, наконец, сбивают в пюре.
– А потом добавляют воды, и получается «пой».
Пой на Гавайях – практически национальное блюдо, однако же Равена так и не смогла заставить себя полюбить его, как испытывала в свое время едва ли не отвращение к ирландской картошке.
Узнав о приобретении Брайена, Дил пришел в восторг:
– Вы на верном пути, друг мой. Примите мои поздравления!
И в знак дружбы и признательности он освободил от контрактных обязательств своего лучшего работника, чтобы его услугами мог воспользоваться Брайен.
– На Лума Вонга вы не нахвалитесь, – убежденно сказал Дил. – А про таро он вообще все знает, так что смело можете ставить его десятником.
Брайен даже растерялся:
– Нет, Джордж, такого подарка я принять не могу. Ведь я же знаю, что этот малый для вас значит.
– Нет-нет, Брайен, – отмахнулся Дил, – я даже рад избавиться от него. Честное слово. Между Лумом и Колтом давно черная кошка пробежала, и добром это не кончится. У вас ему будет лучше.
Действительно, Лум оказался потрясающим приобретением.
Вместе с ним в общую семью вошла и Энис Вонг, шестнадцатилетняя аборигенка, которую взяли присматривать за Сабриной. Сьюзи, как все ее здесь звали, была полукровка, вернее сказать, в жилах ее текли три разные крови – гавайская, китайская и норвежская.
Ну и, разумеется, еще пес Сабрины – Доунгэл, или просто Донни, в котором разных кровей было еще больше, чем у Сьюзи. В общем-то попросту рыжая дворняга со слишком большими лапами и ушами, весело покачивающимся хвостом и парой удивительно любящих, верных и преданных глаз – таких Равене в жизни видеть не приходилось.
Ночью Равена с Брайеном шли в спальню своего нового дома. Он не был похож на особняк либо замок, в каких жили в Ирландии О’Нилы и Уайлдинги. И на царственную «Равену» тоже не походил. И даже на особой красотой не блещущий дом Джорджа Дила.
– А мне больше ничего и не надо, – говорила Равена. – Это самое лучшее и самое красивое место на свете.
Брайен только улыбался. Дом представлял собой средней величины строение. Ничего особенного, но стоит на земле прочно. А красота, о которой говорила Равена, – это красота внутренняя. Красота их взаимоотношений, их любви друг к другу и к ребенку.
Каждый вечер перед сном повторялось одно и то же. Сабрина тяжело вздыхала и бормотала что-то на своем, еще неразборчивом языке. Донни, устраиваясь на ночь под детской кроваткой, ворчал и скреб лапами по полу. Грудь Равены поднималась и опадала при льющемся через открытое окно лунном свете. Ветер с океана доносил местные экзотические ароматы. Издали долетал шум прибоя.
Ее рука доверчиво и уютно ложилась в его большую ладонь, задубевшую от повседневной работы, которую Брайен делил со своими наемниками. Китайцы души не чаяли в Брайене. Таких хозяев они прежде не видели.
В какой-то момент он ощущал легкое пожатие. На их языке это означало:
Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой.
Книга вторая
1874
Пролог
