она или нет. Я вроде все для себя решил, но не помешает еще раз обдумать ситуацию.
— Нельзя запирать ее в машине, слишком жарко.
— Ты права. — Улыбка получается натянутая. Качаю головой, словно стряхивая оцепенение.
Я слишком выбит из колеи, чересчур волнуюсь.
— А на ночь сможешь ее взять?
Кошка утробно рычит, но я говорю ей:
— Спокойно, у меня есть план.
Друзья изумленно таращатся.
Не хочу оставлять ее одну, но нужно время — забрать деньги из библиотеки и раздобыть машину. Потом мы уедем из города, и Лила наконец будет в безопасности.
Даника пожимает плечами.
— Наверное. Сегодня я сплю в общежитии. После ужина родители отправляются на конференцию в Вермонт. У соседки по комнате аллергии нет. Мы сумеем ее спрятать. Да, думаю, справимся.
Лила шипит, но я все равно поднимаюсь из-за стола. Да уж, будет у них сегодня вечеринка в пижамах. Интересно, что приснится Данике? Благодарю ее на автомате, голова занята расчетами.
— Погоди, не забудь про условие.
— Да, конечно.
— Подвези меня домой.
— Но я же… — встревает Сэм.
Даника не дает ему закончить:
— Мне нужен Кассель. И чтобы он зашел к нам на минуту.
Вздыхаю. Наверное, миссис Вассерман хочет со мной поговорить, все думает, я мастер.
— Времени нет, опаздываю к брату.
— Всего минута.
— Ладно, ладно.
Семья Вассерман живет в Принстоне, совсем рядом с центром, в красивом кирпичном доме. На газонах цветут зеленые и желтые гортензии. Сразу видно: богатое семейство, старинный род, наследство, престижное образование, все дела — элита, одним словом. В такой особняк я никогда не вламывался.
Даника заходит как ни в чем не бывало, бросает в прихожей сумку и ставит кошачью переноску на паркет. Коридор увешан гравюрами, изображающими человеческий мозг.
Лила тихо мяукает.
— Мама, мама! — зовет Даника.
В гостиной на блестящем отполированном столе бело-голубая ваза с чуть увядшими цветами и два серебряных подсвечника. Руки так и чешутся запихать их к себе в рюкзак. Оборачиваюсь. На лестнице стоит светловолосый мальчишка лет двенадцати, пялится на меня подозрительно, словно зная, что перед ним вор.
— Привет, ты брат Даники?
— Пошел к черту, — отзывается пацан.
— Добрый день, — доносится откуда-то.
Я отправляюсь на голос. Дверь в библиотеку приоткрыта. Возле стола сидит на кушетке миссис Вассерман, Даника ждет на пороге:
— Заблудился?
— Дом-то немаленький.
— Пригласи его, — говорит миссис Вассерман.
Даника вталкивает меня внутрь, а сама плюхается на вращающийся стул возле письменного стола и принимается крутиться. Аккуратно присаживаюсь на краешек кожаной оттоманки.
— Очень приятно с вами познакомиться.
— Да ну? Рада слышать, мне говорили, что вы не очень-то жалуете наше семейство.
У мамы Даники по плечам в беспорядке рассыпалась целая копна мелких русых кудряшек, босые ноги укрыты мягким бежевым покрывалом.
— Не хочу вас разочаровывать, но я не мастер. Ни над кем не работаю, так что тут, наверное, вышло недоразумение.
— А вы знаете, откуда пошли выражения «мастер», «работать над кем-то»? — Она пропускает мою реплику мимо ушей.
— Откуда?
— Сравнительно современные выражения. Когда-то давно люди говорили «творить чудеса», «колдовать». Где-то с семнадцатого века и вплоть до тридцатых годов двадцатого века бытовал термин «ворожить». Глагол «работать» появился в трудовых лагерях. Когда запрет вступил в силу, неясно было, что делать с мастерами, не было четких юридических процедур, поэтому такие, как мы, обычно ожидали приговора в рабочих лагерях. Правительство не торопилось, и некоторым приходилось ждать годами. Там и возникли преступные кланы: в лагерях они вербовали подручных. Именно запрет положил начало современной организованной преступности. В Австралии, например, колдовство никогда официально не запрещали, и у них нет таких могущественных преступных синдикатов, как у нас. А в Европе семьи мастеров издавна пользуются уважением, считаются своеобразной аристократией.
— У нас некоторые тоже считают мастеров аристократами. — Я вспоминаю мамины слова. — А в Австралии магию не запрещали, потому что страну основали сами мастера, ссыльные.
— Вы хорошо знаете историю, но взгляните-ка сюда.
Она раскладывает на столе черно-белые фотографии. Женщины и мужчины с отрубленными руками держат на головах кувшины или подносы.
— Так поступали с мастерами раньше; в наши дни подобное тоже случается, но уже не везде. Постоянно говорят о том, что мы злоупотребляем магическими силами, что мастера всегда были серыми кардиналами, тайно управляли королями и императорами, но чаще всего волшебники жили в маленьких деревушках. Так порой происходит и сегодня. И все закрывают глаза на преступления против них.
Правильно. Какие могут быть преступления против мастеров, если они такие могущественные? Так все обычно и думают. Смотрю на фотографии. Ужасные обрубки, шрамы, возможно, их прижигали каленым железом. Миссис Вассерман перехватывает мой взгляд.
— Удивительно, но некоторые из них научились работать ногами.
— В самом деле?
— Если это станет общеизвестным фактом, — улыбается она, — перчатки быстро выйдут из моды. Перчатки, кстати, стали носить еще во времена Византийской империи, чтобы защититься от касания, как тогда говорили. В то время верили, что среди людей живут демоны, сеющие хаос и ужас одним лишь своим прикосновением. Мастеров принимали за сверхъестественных существ, от которых можно откупиться. Если рождался мастер, считалось, что в ребенка вселился дух. Император Юстиниан Первый собирал таких детей и растил взаперти, в огромной башне, пестовал несокрушимую армию демонов.
— Зачем вы мне это рассказываете? Я знаю, про мастеров всегда выдумывали невесть что.
— Потому что Захаровы и другие преступные кланы занимаются тем же самым. Их люди в больших городах прочесывают автобусные вокзалы в поисках сбежавших из дома детей, предлагают им приют и работу. Очень скоро ловушка захлопывается: несчастные оказываются в долгу у своих «покровителей», становятся ничем не лучше проституток или тюремных заключенных. Как в той византийской башне.
— У нас сейчас живет мальчик, — вмешивается Даника, — Крис. Его родители выгнали из дома.
Светловолосый мальчишка на лестнице. Миссис Вассерман укоризненно смотрит на дочь.
— Это личное дело Криса.
— Мне пора. — Я поднимаюсь с оттоманки. Чувствую себя не в своей тарелке, пора заканчивать эти разговоры.
— Я помогу, когда ты будешь готов. Ты мог бы выручить многих детей из неприступной башни.
— Я не тот, за кого вы меня принимаете. Не мастер.
— А это необязательно. Тебе многое известно, Кассель, ты мог бы помочь таким, как Крис.
— Я его провожу, — говорит Даника.
Быстро иду по коридору. Нужно выбираться из этого дома. Дышать трудно. Прощаюсь с Даникой и
