снотворным.
— Лила, Баррон, — распоряжается Захаров, — пошли. Пусть Кассель и Дези приведут себя в порядок. Но никуда не уходите.
Киваю.
— Тебе многое придется объяснить, — ворчит дед.
Я все еще прижимаю к щеке туалетную бумагу. Настоящая кровь из разбитого рта капает на рубашку прямо на пятна фальшивой крови. Оглядываюсь на труп Антона.
— Ты думал, я все еще под действием проклятия памяти? Именно поэтому пытался увести из ресторана?
— А что мне было думать? Как я должен был догадаться, что вы трое состряпали такой запутанный план? Да еще и Захарова подключили.
— Ничего подобного, — ухмыляюсь собственному отражению. — Я просто подделал барроновские блокноты. Он ведь верит всему, что там написано. А что ему остается — с такой потерей памяти.
Вот чем я занимался последние два дня, вернее две ночи. Так хорошо знаю его почерк, что подделать записи не составило труда, страницу за страницей. Выдумал для Баррона новую жизнь, в которой он спасал главу клана, — ведь это был отец Лилы. Жизнь, в которой мы с братьями трудились заодно, преследуя благородные цели.
Лучше всего получается врать, когда и сам бы рад поверить в собственную ложь.
Дед недоуменно хмурится, а потом лицо у него вытягивается, и он потрясенно качает головой.
— Так он не обсуждал все это с Захаровым?
— Нет, но думает, что обсуждал.
— А ты обсуждал это с Захаровым?
— Лила хотела справиться без посторонней помощи. Так что — нет, не обсуждал.
— Час от часу не легче, — стонет дедушка.
В последний раз смотрю на тело. Что это блестит возле левой руки Антона? Та самая булавка для галстука: выпала, наверное, из кармана. Подбираю ее. В дверях стоит Захаров, а я даже не заметил, как он вошел.
— Кассель Шарп, — говорит он устало, — дочь сказала, это была ее идея.
— Да, но с настоящим пистолетом получилось бы лучше.
Он фыркает.
— Раз уж это она все придумала, не стану тебя убивать, хоть ты и трогал меня голыми руками. Просто скажи, как давно ты знаешь о даре трансформации?
Открываю рот, чтобы возразить. Я над ним не работал, почему тогда он так уверен? Но вдруг вспоминаю отдачу — как корчился на полу, превращаясь во все подряд.
— Не очень давно.
— А ты знал? — Захаров обращается к деду.
— Мать просила ему не говорить, пока не повзрослеет. Собиралась все рассказать после освобождения. Кассель, такой талант многие хотели бы использовать. Я не совсем согласен с твоей матерью, но она умная женщина и…
— Знаю, дед.
Захаров как будто что-то высчитывает в уме.
— Давай расставим все точки над Я не желаю оставлять ни Баррона, ни Филипа в живых.
Киваю, ведь он явно не закончил.
— Дези прав: твой талант многие бы хотели использовать. Теперь ты принадлежишь мне. Пока работаешь на меня — не трогаю твоих братьев, понятно?
Опять киваю. Следовало бы сказать, что мне все равно, плевать на братьев, но я молчу. «Только родные любят по-настоящему» — наверное, это правда.
— Тогда мы в расчете. Но только пока. Ступай на кухню; может, найдут тебе чистую рубашку.
Дед натягивает правую перчатку, теперь на ней тоже палец болтается.
— Я тут подобрал… — Протягиваю Захарову розовый самоцвет и только тут замечаю одну странность: у камня откололся уголок.
— Еще раз спасибо, Кассель, — натянуто улыбается тот.
Киваю, стараясь не показать, что все понял. Бриллиант Бессмертия не может никого защитить — ведь это простая стекляшка.
Вечеринка в самом разгаре. На меня обрушивается целая волна звуков: смех, музыка, торжественные речи, наверное, весь этот гвалт заглушил выстрелы. Смерть Антона, вообще все произошедшее кажется нереальным. Вокруг сияют огни, искрятся бокалы с шампанским.
— Кассель! — Ко мне бросается Даника. — Ты живой?
— Мы волновались, — вторит Сэм. — Вы проторчали там целую вечность.
— Да все в порядке. По мне разве не видно?
— Да уж, стоишь посреди ресторана весь в крови. Что-то определенно не в порядке.
— Сюда. — Захаров показывает на кухню.
— Мы с тобой, — настаивает Даника.
Я так устал, щека пульсирует от боли, по-прежнему ноют ребра. Где же Лила?
— Ладно, пошли.
Люди спешно расступаются перед нами. Видимо, я действительно выгляжу неважно.
В кухне не протолкнуться от официантов с подносами: блины с икрой, чесночные гренки, крошечные пирожные с засахаренными дольками лимона.
В желудке, к моему удивлению, начинает бурчать. У меня на глазах только что убили человека, как можно хотеть есть после такого? Но я просто умираю с голоду.
У дальней стены двое громил держат за руки Филипа. Это Лила приказала его привести или Захаров?
Брат замечает меня, и лицо его искажается от ярости.
— Ты все у меня отнял! — кричит он. — Мауру, сына, будущее. Абсолютно все!
Пожалуй, что так. Сказать, что я сожалею?
— Ну ты и влип, верно?
Он рвется ко мне, но телохранители держат крепко: волноваться не о чем. Даника уводит меня к раковинам.
— Еще пожалеешь, что на свет родился! — вопит Филип.
Пусть надрывается.
Нас уже поджидает Лила. В одной руке — бутылка водки, в другой — лоскут ткани.
— Залезай-ка.
Покорно забираюсь на стойку, отодвигая в сторону миску с мукой и лопатку. Филип еще что-то кричит, но голос его доносится как будто издалека. Улыбаюсь.
— Лила, это Даника. С Сэмом вы уже вроде знакомы. Мои школьные друзья.
— Послушай, он что — правда назвал нас друзьями? — изумляется сосед, его подруга смеется.
Лила смачивает ткань водкой.
— Прости, что не рассказал весь план, про Баррона.
— Залез в его блокноты и что-то там наворотил?
Улыбается в ответ на мой удивленный взгляд.
— Я там три года прожила, помнишь? И видела эти его тетрадки. Умно.
Она прижимает салфетку к моей щеке. Из горла вырывается шипение — как щиплет!
— Ой. Задира.
Улыбка делается еще шире, Лила наклоняется ко мне:
— Я знаю, кто я. И знаю: тебе это нравится.
Сэм хихикает. Ну и что?
Мне и правда нравится.
