Надеюсь, мы сумеем остаться друзьями.
— Друзьями… — разочарованно повторила она.
Но Гейб, слишком поглощенный борьбой с самим собой, не обратил внимания на ее тон.
— После рождественского праздника в моем доме ты стала другой. И я знаю, почему.
— Да?
— Это же очевидно, правда? Ты получила от меня, что хотела, а мне доставило удовольствие сделать тебе приятное. Ты оказалась права относительно этого вечера. Несчастные малыши заслужили праздник, и я рад, что ты уговорила меня принять их в «Вязах». Но я не ожидал, что ты так быстро изменишь отношение ко мне.
— Сейчас я чувствую не совсем то, что чувствовала два дня назад, — осторожно сказала Николь.
— Тебе больше не нужно ничего говорить мне, — поспешил успокоить ее Гейб.
— Это жестоко, — горячо возразила девушка.
— Почему? — искренне удивился он. — Ты ведь только что сама призналась, что твои чувства ко мне изменились.
— Только потому, что изменился ты. Когда я узнала, как ты поступил с Кэлменами, то не могла в это поверить. Человек, которого я любила, не мог оказаться подлецом.
— О, подожди минутку! Что, по-твоему, я сделал Кэлменам?
— Гейб, пожалуйста, не притворяйся! — с иронией попросила она. — Вчера они рассказали мне обо всем. Они разорены. Как ты мог согнать их с насиженного места, да еще под Рождество?
— О чем ты говоришь? Я никого не сгонял.
— Но собираешься это сделать. Миссис Кэлмен рассказала мне, как ты явился без предупреждения, и их не оказалось дома, все осмотрел и предположил, что они тратят деньги на детей, а не на ферму. Когда мистер Кэлмен пытался тебе все объяснить, ты не стал слушать и сказал, что время договора истекло. Как ты мог быть таким жестоким?
— Ты, очевидно, совсем не знаешь меня, если думаешь, что я могу так поступить, — возмутился Гейб. — Конечно, я не собирался выбрасывать их на улицу. Миссис Кэлмен, очевидно, неверно поняла мои слова. Я не совал нос в их дела — во всяком случае не собирался это делать. Их действительно не было дома, и я просто побродил по двору, пока они не вернулись. И мне в голову не пришло выяснять, сколько они тратят на детей. Я помню, что миссис Кэлмен пыталась спрятать от меня сумку с игрушками, но совершенно напрасно.
— Но ты сказал…
— Я обронил пару слов о рождественских покупках. Кто же знал, что она болезненно к этому отнесется.
— А твое замечание насчет аренды? Тоже к слову пришлось?
— Нет, у меня есть кое-какие планы относительно принадлежащих мне ферм. Ники, странно другое. Я здесь без малого неделю, но по нескольку раз на день слышу похвалы сквайру Джонсу. «Ах, какой приятный был джентльмен! Ах, как он любил детей! Ах, ах, ах!» А знаешь ли ты, какую непомерную арендную плату этот замечательный джентльмен назначил тому же Кэлмену? Подозреваю, что и остальным фермерам тоже.
Геллахер назвал цифру.
— Ничего себе! — изумилась Николь. — Но ферма Кэлмена не стоит и четверти этой суммы.
— Согласен. Поэтому Кэлмены бедны как церковные крысы, а их дом и другие постройки скоро превратятся в руины. Джонса, очевидно, не беспокоило то, что он высасывает из людей, чьих детей так любит, последние пенни. Я же хочу переписать арендный договор и дать Кэлменам беспроцентный кредит. У меня есть и другие идеи, как привести упадочную ферму в хорошее состояние. К тому же я даже не догадывался, что эти люди превратно воспримут мои невинные замечания.
— О Гейб! Значит, ты не собирался их выгонять? — Лицо Николь засияло от радости.
— Конечно, нет. Тебе следовало быть более уверенной во мне, — проворчал он.
Глаза Николь стали виноватыми.
— Да, следовало бы. Когда я слушала Кэлменов, меня не покидало ощущение, что мне рассказывают о совершенно другом человеке, а не о том, которого я знала несколько лет назад. А потом вспомнила твои слова о том, как изменился твой характер, и решила, что все возможно.
— Человек не может измениться кардинально, — мягко заметил Гейб. — Внутренне, во всяком случае. Если только внешне…
В этот момент появился Стэн, и Гейб умолк. Хотя он и не сказал всего, что собирался, но на сердце почему-то стало легко.
Снова сели пить чай, но чуть ли не каждые пять минут Стэн поднимался из-за стола, чтобы погладить Молли и шепнуть ей несколько ласковых слов.
— Дайте ей отдохнуть, Стэн, — ласково останавливала его Николь. — Пусть Молли пока получше познакомится со своими щенками.
Джексон послушался девушку, но его взгляд все равно был прикован к собачьей корзинке.
Гейб поглядывал на Николь, но та смотрела на старого фермера, и в ее глазах светилась бесконечная жалость.
— Уже светает. — Гейб попробовал намекнуть, что пора ехать. — Может…
— Выпейте еще чаю, — быстро предложил Стэн.
— Ну, разве что одну чашечку, — дала себя уговорить Николь.
— Знаешь, — шепнула она Гейбу, когда Джексон вышел на кухню, — мне жаль оставлять его, да еще в Рождество. Стэн одинокий несчастный старик…
— Разве у него нет семьи?
— Есть, — торопливо зашептала Николь, — сын и дочь, но он умудрился прогнать обоих. Стэн поставил их фотографии на каминную полку по случаю Рождества, а так даже слышать про своих детей не хочет.
Гейб встал, подошел к камину и взял снимок молодой женщины. В это время в комнату вернулся Стэн.
— Это моя дочь Моника, — сказал старик. — Она была хорошей девушкой.
— Была? Ваша дочь умерла? — спросил Гейб.
— Для меня — умерла. Я ее ненавижу, — сурово ответил Джексон. — Во всем виноват тот парень, за которого она вышла замуж. Он настроил ее против меня. У нас с Моникой были хорошие отношения, пока не появился этот мерзавец.
Старый фермер, что-то сердито бормоча, снова скрылся на кухне, и Гейбриел тихо спросил у Николь:
— Это правда?
— Если верить моему коллеге Питеру — не совсем. Полагаю, Моника вышла за первого сделавшего ей предложение, только чтобы уйти отсюда… — Николь замолчала, потому что в дверях появился Стэн.
— Я говорил, что она будет жалеть, если свяжется с этим типом, — злорадно сказал Джексон. — Так и вышло. Негодяй сбежал и бросил мою дочку с двумя детьми. Я разрешил ей вернуться, а она даже не позвонила поздравить меня с Рождеством. Неблагодарная тварь! — неожиданно взвизгнул старик.
— Что вы, я уверена, ваша дочь любит вас, — ласково похлопала его по плечу Николь. — Мало ли что может случиться с телефоном.
— Я иногда бываю несдержан, извините. — Стэн вздохнул.
— Человек может многое потерять, если не захочет уступить другому ни на дюйм, — словно размышляя, заметил Гейб. — Он может потерять даже то, что ему дороже всего на свете.
Джексон что-то проворчал себе под нос. Наблюдая за ним, Гейбриел вдруг испугался. Никчемное существование старика, лишенного любви, показалось ему злой пародией на собственную жизнь. Но у меня все иначе, возразил себе Геллахер, я не Стэн Джексон.
Однако этот аргумент не помог. В глубине души Гейб знал, что одиночество богача ничем не отличается от одиночества бедняка. Я добровольно выбрал затворничество и считал, что это высшее благо, а теперь созерцание одинокого старика на заброшенной ферме обнажило весь ужас моего будущего. Но я не хочу такой старости. Неужели нет надежды?
