Тут взглянул мне в лицо старичина: Ужас, что ли, на нём он прочёл, Я не знаю, какая причина, Только речь он помягче повёл: — Так храня целомудрие прессы, Не всегда был, однако, я строг. Если б знали вы, как интересы Я писателей бедных берёг! Да! меня не коснутся упрёки, Что я платы за труд их лишал. Оставлял я страницы и строки, Только вредную мысль исключал. Если ты написал: «равнодушно Губернатора встретил народ», Исключу я три буквы: «ра — душно» Выйдет… что же? три буквы не счёт! Если скажешь: «в дворянских именьях Нищета ежегодно растёт», — «Речь идёт о сардинских владеньях» — Поясню — и статейка пройдёт! Точно так: если страстную Лизу Соблазнит русокудрый Иван, Переносится действие в Пизу — И спасён многотомный роман! Незаметные эти поправки Так изменят и мысли, и слог, Что потом не подточишь булавки! Да, я авторов много берёг! Сам я в бедности тяжкой родился, Сам имею детей, я не зверь! Дети! дети! (старик омрачился). Воздух, что ли, такой уж теперь — Утешения в собственном сыне Не имею… Кто б мог ожидать? Никакого почтенья к святыне! Спорю, спорю! не раз и ругать Принимался, а втайне-то плачешь. Я однажды ему пригрозил: «Что ты бесишься? что ты чудачишь? В нигилисты ты, что ли, вступил?» — Нигилист — это глупое слово, — Говорит, — но когда ты под ним Разумел человека прямого, Кто не любит живиться чужим, Кто работает, истины ищет, Не без пользы старается жить, Прямо в нос негодяя освищет, А при случае рад и побить, — Так пожалуй — зови нигилистом, Отчего и не так! — Каково? Что прикажете с этим артистом? Я в студенты хотел бы его, Чтобы чин получил… но едва ли… — Что чины? — говорит, — ерунда! Там таких дураков насажали, Что их слушать не стоит труда, Там я даром убью только время. — И прибавил ещё сгоряча (Каково современное племя?): Там мне скажут: ты сын палача! — Тут невольно я голос возвысил: «Стой, глупец! — я ему закричал, — Я на службе себя не унизил, Добросовестно долг исполнял!» — Добросовестность милое слово, — Возразил он, — но с нею подчас… — «Что, мой друг? говори — это ново!» Сильный спор завязался у нас; Всю нелепость свою понемногу Обнаружил он ясно тогда; Между прочим, сказал: «Слава Богу, Что чиновник у нас не всегда Добросовестен»… — Вот как!.. За что же Возрождается в сыне моём, Что всю жизнь истреблял я? о Боже!.. Старец скорбно поникнул челом. «Хорошо ли, служа, корректуры Вы скрывали от ваших детей? — Я с участьем сказал: — без цензуры Начитался он, видно, статей?» И! как можно!.. — Тут нас перервали. Старец снова газету берёт… 1865
Действие происходит в читальне Английского клуба. Некрасов воспользовался правилами 6 апреля 1865 года, освободившими его журнал от предварительной цензуры, и тотчас же опубликовал в нём острую сатиру на цензора. Вскоре «Современник» получил официальное предостережение: он будет закрыт, если не изменит своего направления. Одним из поводов и стала публикация стихотворения «Газетная», хотя и напечатанного с некоторыми изъятиями. В докладе цензора о 8-й и 9-й книжках журнала за 1865 год говорилось, что в стихотворении «Газетная» «изображено в оскорбительном виде существующее и, следовательно, сохраняемое силою закона звание цензора»[31]. В апреле 1866 года «Современник» был закрыт навсегда.
В полном виде «Газетную» удалось опубликовать только в 1873 году, когда вышел сборник
