термитов из их дырок. Том знал — вся Австралия была палеонтологическим музеем, в котором сохранилась фауна давно минувших эпох. И одни из самых удивительных животных — утконос и ехидна, которые словно представляют промежуточное звено между пресмыкающимися и млекопитающими. Утконос здесь не встречается, его почти истребили. Уцелели они только в юго-восточных районах, где находятся под защитой закона. И утконос, и ехидна сносят яйца как пресмыкающиеся, а кормят своих малышей, когда они вылупятся, молоком. Действительно забавно!
Раз Крум и метис направлялись к убитому, Том Риджер должен был последовать за ними. Он свистнул верблюду, и тот стал шагать чуть шире. Но Том отвык от такой езды. От монотонного покачивания голова у него закружилась, как у новичков. Морская болезнь грозила ему и на этом корабле пустыни.
Не дожидаясь, когда верблюд станет на колени, он спрыгнул с седла. И целый километр бежал рядом с верблюдом. Лишь после этого снова взобрался в седло. Все чаще под ногами верблюда стали пробегать колючие лягушки и ящерицы. Значит, пустыня совсем близко.
Проходя мимо акациевых кустов, верблюд неожиданно отпрянул в испуге в сторону. Ездок едва удержался в седле. Под кустами, не замечая их, боролись два питона. Неизвестно, кто из двух поймал маленького кенгуренка, но сейчас они оба, ухватившись за него с двух сторон, спешили проглотить его. Не уступал ни один, ни другой. Оба заглатывали его, плавными спазмами в глотках проталкивая его все дальше внутрь. Вот уже они плотно уперлись друг в друга головами. И вдруг один питон, неожиданно широко раскрыв пасть, заглотил голову противника. И начал поглощать ее вместе с общей добычей. Понятно, другого выхода у него не было. Зубы у питона загнуты вовнутрь. Если он ухватил ими что-нибудь, уже не выпускает.
Том Риджер не стал досматривать конца развязки этой жестокой схватки и пришпорил своего верблюда. В сознании невольно возникло сравнение: «Так же, как и мы. Заглотили опалы. И никто не хочет отпускать. И тот, кто сильнее, тот, кто может разинуть шире челюсти, проглатывает соперника. Как с Биллом Скитальцем... Плохо устроен мир... Почему, в самом деле, для того чтобы выиграть, необходимо совершить преступление... Почему?..»
Из кармана его рубашки вдруг раздался хохот кукабурры, похожий на смех пьяной женщины. Радио начало свою передачу. В то же мгновение с эвкалиптового дерева над его головой отозвалась настоящая кукабурра. Он взглянул на верх и увидел двух серых птиц с синими пятнами и чем-то вроде домино на глазах. Некоторые не выносят их из-за мефистофельского смеха. Но большинство людей их любят. И прощают им маленькую слабость — воровство детских игрушек. «Маленький Джон», как ее с любовью назвали белые поселенцы, служит людям внештатным метеорологом. Смех ее предсказывает бурю. Люди утверждают, что кукабурра не ошибается. Ее и не убивают. Может быть, они так великодушны к птице из-за другого. Так, утконос и коала находятся почти на грани истребления из-за своих ценных шкурок. Кенгуру и эму спаслись, потому что их мясо не особенно пришлось по вкусу европейцам. Мясо кенгуру дают только свиньям. Том вспомнил рецепт приготовления кукабурры: «Птица кладется в кастрюлю вместе с камнем и варится до тех пор. пока камень не станет мягким».
Инспектор заспешил. Он опасался, как бы во время бури ему не остаться одному в пустыне, без Бурамары, который, как всякий туземец, никогда не заблудится. Когда он слез с верблюда, его бывший помощник стоял возле трупа.
— Что это все означает? — спросил он, бросив на Крума стальной взгляд.
Видимо изумленный, Крум все же быстро овладел собой.
— Я специально поехал, не предупредив тебя, — быстро ответил он.
— Вот как! А почему, смею...
— Чтобы ты мне не мешал. Я не разделяю твоего мнения, будто эти убийства — дело рук аборигенов.
— Докажи!
Крум пожал плечами.
— Как раз этим я и занимаюсь.
И, обернувшись к следопыту, он сказал:
— Давай, Бурамара! Прочти нам, что там говорится в твоей книге.
Чернокожий, молчаливый и хмурый, подошел к трупу. Ночью динго не нашли его, а сейчас только начали собираться стервятники, которые летали над ним все более сужающимися спиралями.
Чтобы не мешать, оба полицейских отошли в сторону. Закурили.
Еще не перевернув трупа, не взглянув на его лицо, Бурамара бросил им через плечо:
— Скорпиончик!
Оба его спутника, которые оставались сейчас лишь зрителями, воскликнули одновременно. Им и в голову не пришло проверять утверждение Бурамары. Для туземца следопыта отпечаток ноги все равно что фотография лица. Крум подумал, что все время он ожидал именно этого.
— Понятно, — вроде как самому себе сказал Том Риджер, — выкопал хороший камень из шахты Плешивого и решил удрать. А дикари его настигли...
Крум покачал головой.
— Или же это он убил Билла Скитальца. И потому сбежал. А тот, кто подстерег, пристукнул его самого, чтобы забрать добычу...
— А копье?
— Копье осложняет дело. Но и европейцы могут метать копья. Среди них есть и чемпионы мира.
Пока они так разговаривали, Бурамара описывал сложные зигзаги вокруг жертвы, высматривая что-то, пальцем прикасался к некоторым следам, наощупь проверял их очертания, их глубину, потом наклонялся к какой-нибудь травинке и сравнивал пыль на ней с соседними листочками, рассматривал другие растоптанные стебельки, выкапывал что-то из песка, в другом месте выдавливал пальцами какие-то отпечатки.
Наконец он поднялся. Его лицо, покрытое крупными каплями пота, было непроницаемым, словно маска,
