Он попытался закричать. Но уже не мог издать ни звука. Распухший язык не поворачивался во рту. Он душил его, как кляп. Кровь капала с губ. Том почувствовал, что начинает сходить с ума. Ему хотелось разодрать на себе одежду, выть...
Нет! Он не в силах преодолеть в обход эту дьявольскую ограду! Будь что будет, но он должен пройти сквозь нее! Он чувствовал, что эта мысль нелепа, однако не было у него воли противиться ей. Он пополз прямо к скрэбу. Ему показалось, что под сплетенными ветками виднеется проход. Одна из нижних веток сгнила, и теперь на ее месте образовался туннельчик в непроходимой колючей сети. Том с трудом протиснулся внутрь, не обращая внимания на колючки, которые рвали его одежду и раздирали кожу, не чувствуя кровавых струек, которые текли по его телу. Обезумевший, отупевший, толкаемый вперед лишь инстинктивным стремлением к свободе, как лисица, которая отгрызает себе лапу, чтобы высвободиться из капкана, он продолжал все дальше пробиваться в гущу кустарника.
Однажды на какой-то ферме он схватил ручного кенгуру за хвост. Четверть часа кенгуру подскакивал на месте, недоумевая, почему же ему не удается убежать и не догадываясь, что он мог бы освободиться, если бы изменил направление прыжков, если бы рванулся в сторону или назад. И так он подскакивал на месте, пока человек не отпустил его. Так и сейчас несчастный продолжал ползти в самую гущу колючего кустарника, бездумно, как глупый кенгуру.
И когда проблеск разума осветил на мгновение его сознание, было уже поздно. Сейчас он не мог двинуться ни назад, ни вперед. Жестокий колючий капкан впился в него зубами, чтобы никогда уже не выпустить свою жертву.
Другой автомобиль прошумел по близкому и в то же время недостижимому шоссе. Том чувствовал, как силы покидают его. Мрак перед глазами становился все более и более плотным...
Дворец в Кью бледнел и, наконец, растаял в небытии.
Мария проснулась,
задыхаясь от горячего дыма. Кустарник горел, огонь полыхал, бешено завывая. Языки пламени метались вокруг нее, пожирая все на своем пути. Тяжелые клубы дыма, пронизываемые гейзерами искр, поднимались над кустами. Пожары в Австралии — бедствие. Эвкалиптовое масло вспыхивает как бензин. Достаточно одной искры от зажигалки, достаточно солнечных лучей, собранных в фокус осколком какой- нибудь выброшенной бутылки. В здешних лесах огонь не ползет с одного дерева на другое, он летит над ними. В других странах у человека всегда почти есть надежда спастись бегством. Но здесь такой надежды нет! Ни на коне, ни на автомобиле невозможно убежать от стремительно летящих огненных паров эвкалипта, которые мгновенно опаляют огромные площади, словно вспыхивают гигантские газовые горелки. Человек может спастись, лишь забравшись в реку или озеро. Но они должны быть полноводными, потому что мелкие потоки и озера сразу же вскипают. Однажды пожар застиг цистерну, которая везла воду для какой-то фермы. Шофер спрятался в цистерне. А потом его нашли там сварившимся.
Такие пожары бывают в живых лесах. Что же говорить о высушенном белой болезнью лесе, пропитанном эвкалиптовым маслом, словно фитиль бензином. Все эти мысли пронеслись у нее в голове за считанные секунды, которые прошли с того мгновения, как она открыла глаза.
Что же делать? Здесь нет ни реки, ни озера, ни даже лужицы. Бежать туда, куда ушли Гурмалулу и Крум? Там есть колодец. Можно было бы забраться внутрь. Однако путь ей преграждала раскаленная стихия, которая надвигалась на нее как огненная лавина, как прилив огненного моря. Мария почувствовала, что задыхается. Волосы у нее на голове вспыхнули. Платье начало тлеть.
Казалось, спасения не было.
В это время из огненной стены выскочил крупный страус эму, самец, выше двух метров ростом. Вероятно, до сих пор он сидел на яйцах, геройски пытаясь высиживать их до последнего момента. Однако больше выдержать не мог. Родительский инстинкт, наконец, уступил инстинкту самосохранения.
Мария приняла решение моментально. Сорвиголова проснулась в ней. Когда-то на фермах она вместе с ковбоями укрощала необъезженных лошадей на родео. Она знала, что оседлать страуса еще труднее, но у нее не было выбора. Оставалось только это. Одним махом она вскочила на бежавшую ей навстречу, ослепленную пожаром птицу, уселась на нее верхом и обеими руками обхватила жилистую длинную шею. Эму замахал в воздухе одной ногой, как палицей, но было поздно. Сорвиголова уже сидела у него на спине. Промедли она секунду, сейчас уже лежала бы на земле с расколотым черепом или со сломанными ногами.
И вот она неслась сквозь горящий скрэб, и в голове у нее была единственная мысль — держаться, постараться не упасть. Если она упадет — это будет конец.
Ошеломленный неожиданным нападением, напуганный таким непривычным ездоком, самец эму пытался сбросить ее со спины, подскакивая на месте и трясясь, как он это делал, очищая перья после пылевой ванны. Но нет. Наездница держалась крепко и не падала. Огненные кнуты подстегивали эму, и все быстрее он несся сквозь огненную стену.
Вряд ли человек смог бы выбраться отсюда. Однако инстинкт птицы подсказал ей кратчайший путь. Всего лишь через несколько секунд, которые показались девушке бесконечными, эму выскочил из огненного озера и бросился бежать по голым камням. Еще шагов через сто Мария соскочила с него. Упав на землю, она покатилась, обдирая колени и локти. Но сообразила быстро. Докатившись до ближайшей ложбинки, она зарылась там в песок, чтобы погасить воспламенившуюся одежду. У нее на ногах вздулось уже несколько волдырей от ожогов, но она даже не обратила на это внимания, а бросилась бежать наверх, к колодцу.
Внезапно ей навстречу выскочил Бурамара, запыхавшийся от бега, обливающийся потом.
— Крум! — крикнул он тревожно. — Где он?
Продолжая бежать, девушка крикнула:
— Там! Они пошли с Гурмалулу. Там должен быть колодец.
Трава сгорела быстрее скрэба, она словно взорвалась и превратилась в пепел со скоростью воспламенившегося пороха. Девушка и чернокожий одним духом перелетели через скалистый холм, спустились вниз и наклонились над колодцем.
— Крум! — прокричала Мария, потерявшая всякую надежду услышать какой-нибудь ответ. Снизу донеслась ругань:
— Какой я идиот! Самый тупой коала не попался бы так в капкан!
— Да будет тебе! — прервала его Мария, ослабевшая от радости. — Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?
