— Это верно, — вслух выговорила она полушепотом, — вы умный.
— Я не к тому это сказал, чтобы выставляться перед вами. А так, к слову. С вами — вы увидите — я сразу нараспашку. Вы думали небось про то, что зовется судьбой?
— Как это?
— Ну, хоть так, как барышни думают. Растет девочка, станет девицей, а потом или завянет…
— Вот как мои тетки!
— Или встретится с суженым. Иногда бывает, что встреча-то за несколько лет. И то, что западет в душу, кажется недосягаемо, и вдруг судьба именно это и посылает.
— Вы о ком же говорите, Василий Иваныч?
— О себе. Только я не про свою суженую. Кто она — я еще не знаю. А вот я к чему это. Крестьянским мальчишкой я влез на колокольню и оттуда облюбовал вот ваш парк и дом. Он мне тогда чертогом казался. Так захотелось, чтобы и у меня было точно такое угодье. И завидно стало до боли: вот, мол, господа владеют какими чудесными вотчинами и не чувствуют цены добра своего. Я не мог тогда и мечтать о том, чтобы когда-нибудь такая усадьба досталась мне. А судьба свою линию вела. Попадаю именно сюда, как директор лесной компании. Правда, стр.412 капиталы не мои, но захоти я оставить усадьбу Ивана Захарыча за собой — это исполнимо!
— Лучше вы купите, лучше вы! — Саня захлопала руками. — Мы в то имение переедем. Вы будете наш сосед. Это чудесно!
— Да ежели и компания сама прихватит это имение, все равно по летам жить надо здесь же. Вот судьба-то как свою линию ведет, барышня!..
Теркину стало детски радостно оттого, что он с ней разговорился. Он ни секунды не подумал о том, уместно ли ему так откровенничать с простоватой барышней, которая все могла разболтать отцу и теткам.
XIX
— Вы все еще здесь?
Оклик Первача заставил обоих встрепенуться.
Таксатор стоял у входа в беседку, улыбался и поправлял цветной галстук. Его светлый пиджак, скроенный очень узко, выставлял его талию. Соломенная шляпа была надета немного набекрень.
— Да, мы здесь, — отозвался суховато Теркин и взглядом спросил его: что ему нужно?
— А меня Иван Захарыч и Павла Захаровна послали отыскать вас и просить чай кушать. Александра Ивановна, — обратился он к Сане с усмешкой, которая не понравилась Теркину, — вам не будет ли свежо? Солнце садится, а вы в одной легкой кофточке.
— Мне ничего! Мне отлично! Здесь даже душно немного!
— Вы позволите присесть? — спросил Первач больше
Теркина, чем Саню, тоном человека, желающего и подслужиться, и соблюсти свое достоинство.
— Места много, садитесь.
Теркин вспомнил, что за обедом он подметил, как Саня вдруг покраснела и взглянула исподтишка на Первача, а он в ту минуту как бы нарочно смотрел в другую сторону, и подумал: 'Между барышней и этим ловкачом, кажется, шуры-муры'.
Теперь ему присутствие Первача, прервавшего их милый разговор, сделалось вдруг особенно противно.
— Василий Иваныч, вы как предполагаете: заночевать здесь? Комната вам приготовлена во флигеле, где стр.413 и я живу. И для добрейшего Антона Пантелеича найдется место.
— Это кто Антон Пантелеич? Ваш землемер? Он ведь землемер? — живо спросила Саня.
— Какой же он землемер? — брезгливо перебил Первач. -
Просто нарядчик.
— Нет-с, — оттянул Теркин и бросил взгляд на Первача. -
Антон Пантелеич — агроном с отличными познаниями.
По лесоводству — дока.
— Конечно, конечно, он много знает практически, — заметил Первач.
— Да и обучен достаточно. И вообще, личность очень своеобразная и достойная уважения.
— Он славный! — вскричала Саня. — Похож на батюшку… в штатском платье.
— Так как же, Василий Иваныч, прикажете распорядиться насчет вашего ночлега?
Взгляды Сани и Теркина встретились. Она чуть заметно смутилась и отвела голову, но так, чтобы ее лицо не видно было Первачу.
— Вам разве нужно опять в город? — выговорила она.
— Нет… особенно я не тороплюсь. Только зачем же стеснять ваших?
— Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете
Марфе Захаровне, что Василий Иваныч останется ночевать… Ведь да?
— Благодарю вас.
— А чай? — спросил Первач, видимо желая уйти вместе с ними.
— Мы сейчас… Здесь так славно!
— Идите, идите, Николай Никанорыч!
Первач взглянул на Саню с особого рода усмешечкой, встал и в дверях беседки сказал Теркину:
— Все будет исполнено… Вас ждут.
Пока его шаги хрустели по дорожке, оба молчали.
— Александра Ивановна! — окликнул Теркин вполголоса.
— Мы с вами хоть и без году неделю знакомы, а я вас о чем спрошу… Можете и не отвечать.
— О чем, о чем?
Саня вся зарделась и правой рукой стала теребить конец своей косы, перекинутой на плечо.
— Этого… таксатора вы как находите?
— Николая Никанорыча? стр.414
— Да, Николая Никанорыча.
— Он очень милый.
— Ну, вот и нехорошо. Вы это сказали так… для отвода.
— Красивый. С ним весело.
— И только?
Теркин поглядел на нее вбок.
— Я не знаю.
— Ну, простите. Я ведь не инквизитор какой. А только этот франтоватый и ученый брюнет кажется мне… есть такая поговорка русская, коренная, да при барышне не пристало.
— Скажите.
— Не пристало. Смысл такой, что пальца ему в рот не клади. Эта пословица годится и для барышень.
Иван Захарыч, кажется, вполне в него уверовал.
— Да, кажется.
— И тетенька, та — главная. Она ведь у вас, сдается мне, н/абольшая в доме. Как бишь ее зовут?
— Павла.
— Так и она его одобряет?
— Я думаю.
Сане становилось неловко от вопросов Теркина. Он это сейчас же заметил.
— Александра Ивановна, вы не подумайте, что я вас пытать хочу.
— Как пытать?
