грудь. Мало ли чт/о может случиться в дороге… Этого-то ты мне не можешь отказать.
Она все так же порывисто накинула ему на шею одну из сумочек и стала складывать билеты.
Теркин глубоко вздохнул.
XXXIV
Сильнейший толчок разбудил его и заставил привскочить. Он спал крепко. Прошло более двух часов, как он вернулся от Серафимы с замшевым мешком на груди.
В первые три-четыре секунды он не мог определить, что это такое за толчок. Рука его потянулась к столику за спичками.
В каюте было совсем темно.
Но сейчас же догадался он, что стряслась беда.
На палубе и по всему корпусу парохода возрастающий шум; где-то затрещало; крики и беготня; режущее шипение паров.
'Тонем!' — мгновенно решил он, встал на ноги, успел зажечь свечу и натянуть на себя пиджак. Он спал в жилете и одетый, прикрываясь пледом. Под подушкой лежал его бумажник. Он сунул его в боковой карман и ощупал замшевую сумку.
'Здесь!' — радостно подумал он и, ничего не захватив с собою, рванулся из своей каюты. стр.133
Он уже переживал минуты настоящей опасности и знал, что не теряется. В голове его сейчас же становилось ясно и возбужденно, как от большого приема хины.
Надо спасти себя, Серафиму и деньги, а на все прочее добро махнуть рукой… С ним был чемодан и мешок… С нею также.
Он уже сообразил, — на это пошло пять секунд, что удар нанесен каким-нибудь встречным пароходом, что ударило в носовую часть и наверно проломило ее. Каюты пассажиров второго класса наверно уже затоплены. Может взорвать и паровик.
— Серафима Ефимовна! Серафима Ефимовна!..
Он стучал в дверку ее каюты и тряс ее за ручку.
— Ты, Вася? — спросонья откликнулась она.
— Тонем! Выбегайте! Коли раздеты, все равно!..
Он поглядел влево, где была дверь на палубы. Тот край парохода еще не затонул.
В их коридорчике пассажиров, кажется, не было.
На палубе гам возрастал. Пронеслись над ним слова в рупор: — Что ж вы, разбойники! Наутек? Спасай пассажиров!
Черти! Слышите аль нет?..
Теркин соображал так же ясно и возбужденно, — а руками продолжал трясти ручку двери, — что пароход, налетевший на них, уходит, пользуясь темнотой ночи, и так у него закипело от этой подлости, что он чуть не выскочил на палубу.
Серафима отомкнула задвижку. Она была полуодета, с расстегнутым лифом пеньюара.
— Что такое?
В полутемноте он не мог разглядеть ее лица, но голос не выдавал большого переполоха.
— Спасаться надо, Сима! Вот что…
— Тонем?
— Наскочил пароход!..
Она начала хватать платье, мешок.
— Ничего с собой не брать! — почти грозно крикнул он и потянул ее за руку. — Мешок на тебе… тот… замшевый?
— На мне, — ответила она перехваченным звуком, но он почуял, что она в обморок не упадет и будет его слушать.
— Как же, Вася, весь багаж погибнет?
Он даже ничего не ответил и потащил ее за собой. стр.134
В его голове уже всплыла совершенно отчетливо фигура спасательного обруча с названием парохода, который он вчера видел на корме. Всего один такой обруч и значился на 'Сильвестре'.
Первым движением Теркина было броситься к корме и схватить обруч… Он сделал это в темноте, держась другой рукой за руку Серафимы.
На верхней рубке капитан, спросонья выскочивший в одном белье из своей каюты, его помощник, рулевые — метались, кричали в рупор, ругались с пассажирами.
Вода хлынула через пролом в каюты второго класса и затопила правую часть палубы, проникла и в машинный трюм.
В темноте народ бегал, ахал, бранился скверными словами; татарки ревели; какой-то купец вопил благим матом:
— Голубчики! Православные!.. Отпустите душу на покаяние! Тысячи не пожалею!
— Катер! — крикнул сиплым надорванным звуком кипитан.
О нем в первые минуты все забыли, но Теркин вспомнил. Накануне он, ходя наверху, подумал: 'Еще слава Тебе, Господи, что один катер имеется; на иных пароходах и того нет!'
И все, как ополоумевшее стадо, бросились к катеру, подтянутому у одного из бортов кормовой части.
Одними из первых подбежали к нему Теркин и
Серафима.
Теркин впоследствии не мог бы рассказать, как этот катер был спущен на воду среди гвалта, давки и безурядицы; он помнил только то, что ему кого-то пришлось нечаянно столкнуть в воду, — кажется, это был татарчонок музыкант. В руках его очутился топор, которым он отрубил канат, и, обхватив Серафиму за талию, он хотел протискаться к рулю, чтоб править самому.
Пароход, проломивший им нос, утекал предательски.
Капитан, вместо того, чтобы воспользоваться минутой и на всех парах подойти как можно ближе к плоскому берегу, продолжал ругать в рупор утекавший пароход, который наконец остановился, но саженях в тридцати.
Вся правая половина была уже затоплена. И катер не мог отчалить сразу: запутался за какой-то канат. стр.135
В него все еще прыгал народ, обезумевший от страха, но многие падали мимо, в воду.
Теркин не помнил и того, когда именно, сейчас же или минуты через три-четыре, катер накренило и половина спасавшихся попала в воду.
С этой минуты все у него осталось в памяти до мелочей.
— Вася!.. Я здесь!.. — раздалось около него.
Его руки точно каким-то чудом охватили стан
Серафимы. Она вся вздрагивала, держась за его плечо, приподнялась в воде и крикнула:
— Плывем!..
Спасательный снаряд был еще на нем. Оба они умели плавать; он даже славился еще в гимназии тем, что мог доплывать без усталости до середины Волги.
— На тебе мешок? — спросил он, овладев собой окончательно.
— На мне!..
Платье мешало им, прилипло к телу, тянуло на дно, но их подхватила обоих разом могучая страсть к жизни; они оба почуяли в себе такую же могучую молодость и смелость.
Позади раздавались крики утопавших, Теркин их не слыхал. Ни на одно мгновение не заговорило в нем желание броситься к тем, кто погибал, кто не умел плавать. Он спасал Серафиму, себя и оба замшевых мешка. Подруга его плыла рядом; он снял с себя обруч и накинул на нее. В обоих чувство жизни было слишком цепко. Они должны были спастись и через три минуты находились уже вне опасности. До берега оставалось десяток-другой саженей.
