рублей до четырехсот деньгами.
Еще у Тестова Серафима заметила ему:
— Вася, смотри, как у тебя бумажник отдулся.
— Ничего! — небрежно заметил он. — Я еще не помню, чтобы меня обокрали. А я ли не езжал!..
Подполз вагон снизу. Дожидалось несколько человек.
Только что Теркин вошел в вагон и Серафима за ним следом, как их спереди и сзади стеснили в узком проходе вагона: спереди напирал приземистый мужчина в чуйке и картузе, вроде лавочника; сзади оттеснили
Серафиму двое молодых парней, смахивающих на рабочих.
— Что вы толкаетесь!.. С ума сошли! — крикнул Теркин.
Чуйка пролезла мимо него на заднюю площадку.
— Садись! Место есть! — сказал Теркин Серафиме и почему-то инстинктивно схватился за боковой карман.
Бумажник его выхватили.
— Держи!.. Жулики! Бумажник! — крикнул он тотчас же и бросился из вагона. стр.142
Вышла суматоха. Многие видели, как два парня побежали на Тверскую. Чуйка исчезла, должно быть, юркнула в ворота дома Московского трактира.
— Городовой! — крикнул Теркин, не растерявшись.
Городового близко не оказалось.
XXXVII
— Вот не угодно ли просмотреть фотографии известных карманщиков?
Офицер положил перед Теркиным на подоконник большой, уже потрепанный альбом и лениво пошел в другую комнату.
Теркин присел на стул и откинул покрышку альбома.
Позади его у стола, где сидел другой полицейский офицер, шло разбирательство. Хриплый мужской голос раздавался вперемежку с женским, молодым, жирным и высоким.
— Ах, как не стыдно так говорить! — жалобно протянул женский голос.
— А то как же? — зло перебил мужской. — Известно, платье ты заложила… Небось где оно нашлось? В портерной?
— Иван Дорофеич! Бога вы не боитесь!.. У вас девушки и без того точно колодницы какие! Господи!
Раздалось всхлипывание.
— Мели еще! Паскуда!
— Постойте, любезнейший! — проговорил голос полицейского.
Не оглядываясь, Теркин понял, кто тут тягался перед 'поручиком', — содержатель «дешевого» дома с своей «девушкой», откуда-нибудь из Пильникова или от Яузского моста. Он слыхал про эти места, но сам никогда там не бывал.
Разбирательство мешало ему уйти в рассматривание фотографий московских карманников. Да он и не надеялся найти портрет жулика, что выхватил у него бумажник два дня назад.
Лицо и телесный склад того, видом лавочника, который толкал его спереди, достаточно врезались ему в память: рябинки по щекам, бородка с проседью, круглые ноздри; кажется, в одном ухе сережка. Но он ли выхватил у него бумажник или один из тех парней, что напирали сзади? А тех он не мог бы распознать, не стр.144 кривя душой; помнит только лиловую рубаху навыпуск одного из них, и только.
Да и вообще он ни крошечки не верит в успех дознания и поисков. Он даже не очень охотно давал показание в участке, где продиктовал текст заявления, появившегося на другой день в газетах. А сегодня, когда он подал новое письменное заявление начальнику сыскной полиции, вон в той большой комнате, ему хотелось сказать:
'Извините за беспокойство. Ведь из этого ничего не выйдет'.
Начальник задал ему два-три вопроса строгим голосом, с унылым взглядом человека, которому такая «пустяковина», как кража из пиджака четырехсот рублей, нимало не занимательна.
И потом, когда он говорил с офицером, пригласившим его ознакомиться с альбомом известных карманников и других воров, ему еще яснее стало, что 'ничего из этого не выйдет'.
— У вас и документы были в бумажнике? — спросил его офицер. — Паспорт?
— Паспорта не было; но два-три письма деловых… И расписка одна…
— Денежная?
— Да, денежная.
Офицер усмехнулся и посмотрел вбок.
— Видите… У здешних жуликов бывает иногда такая повадка. Деньги они прикарманят, а ежели бумаги, паспорты и другое что — в почтовый ящик опустят, который поближе.
— Честность, значит, есть… своего рода джентльменство.
— Как видите.
— А на этот раз они не рассудили так поступить?
— Почтовое ведомство нам препроводит… коли что найдется в ящиках.
Все это говорилось тоном совершенного равнодушия.
Теркин глядел на офицера и думал, какая ему, должно быть, тоска на этой постылой службе…
Воспитывался он, наверно, в юнкерском училище, вышел в драгуны, по службе не повезло, куда же идти?.. В полицию. Смыслил он в лошадях, в хорошей езде, книжки почитывал, барышень умел смешить, ну, в картишки… А тут надо интересоваться нравами и повадками 'господ жуликов', принимать к сердцу всякую стр.145 обывательскую неприятность, постоянно работать головой, изощрять свою память и наблюдательность. Тосчища!
Альбом, развернутый перед Теркиным на подоконнике, держался не в особенном порядке. Нижние карточки плохо сидели в своих отверстиях, не шли сплошными рядами, а с промежутками. Но все-таки было много всякого народа: мужчин, женщин, скверно и франтовато одетых, бородатых и совсем безбородых, с скопческими лицами, смуглых и белобрысых. И фамилии показывали, что тут стеклись воры и карманники с разных русских окраин: мелькали польские, немецкие, еврейские, хохлацкие фамилии.
На одной фамилии Теркин остановился.
— Кашица, — прочел он вслух.
Такой фамилии он еще никогда не слыхал.
Карманник Кашица снят был в шапке и в чуйке с мерлушковым воротником. И, вглядываясь в него, Теркин подумал:
'А ведь тот был в этом роде'.
Сходство с жуликом, толкавшим ею в вагон конки, показалось ему довольно близким: как будто есть и рябины, и бородка такого же рисунка; в глазах что-то, оставившее след в памяти.
Больше минуты вглядывался он в лицо Кашицы… И похож и не похож!..
— Ну, что?.. Не признали никого? — раздался сзади молодой басистый голос поручика.
Теркин обернулся.
— С одним как будто есть сходство. И фамилия у него такая курьезная, — Кашица.
— Очень может быть… коли он на свободе… Это узнать не трудно.
Теркин встал.
— Нет, поручик, положительно утверждать не могу…
Если бы дошло до судебного разбирательства не присягну…
— Уж это ваше дело!..
Теркину пришла мысль о сыщике.
— Всего бы лучше… — сказал он вполголоса, — на сыщика руку наложить. Хороший процент ему…
