Карлик, с пылающими щеками, начал тереть суконкой ножик и, только что Серафима скрылась, плюнул опять на лезвие.
В окно гостиной Серафима увидала белый чепец и пелеринку Калерии. Та сидела боком у перил и читала, низко нагнув голову.
Не могла она не остановиться и не оглядеть Калерии.
Ничего не было ни в ее «мундире», ни в ее позе раздражающего, но всю ее поводило от этой 'хлыстовской богородицы'. Не верила она ни в ее святость, ни в ее знания, ни во что! Эта «черничка» торчит тут как живой укор. С ней надо объясняться, выставлять себя чуть не мошенницей, просить отсрочить возврат денег или клянчить: не поделится ли та с нею после того, как они с матерью уже похозяйничали на ее счет.
Вчера несколько раз на губах ее застывало начало разговора о деньгах, и так ничего и не вышло до возвращения Теркина из посада. Самая лучшая минута — теперь, но Василий Иваныч может прийти с прогулки… А при нем она ни под каким видом не станет продолжать такой разговор.
И где он застрял? Пожалуй, ходили вместе утром рано, пока она, 'как простофиля', спала у себя.
Кровь заиграла на загорелых щеках Серафимы.
'Неужели он обманул ее и уже винился перед этой фальшивой девулей?'
— Давайте самовар! — крикнула она так, что Степанида услыхала и пошла прямо на террасу.
— А! Сима! С добрым утром!
Калерия встала и подошла поцеловать ее. стр.213
Привета 'с добрым утром' она тоже не любила, находила его книжным, приторным.
— Спасибо! Извини. Я заспалась. Чай сейчас будем пить… Васи ждать не станем. Где-то он запропастился.
Калерия взглянула из-под тугого навеса своего белого чепца и спросила:
— Еще не вернулся Василий Иваныч из лесу?
— А ты его не видала?
Вопрос свой Серафима выговорила со страхом, как бы голос ее не выдал.
— Да мы утром походили вот тут. Я травок пособирала.
Василий Иваныч в ту сторону пошел… Так это давно было… в начале восьмого…
Глаза Калерии спокойно глядели на нее своими светлыми зрачками, и рот тихо улыбался.
Она не сочла нужным скрыть, что они виделись. Можно его только запутать, если он сам на это намекнет при Серафиме. О том, как он перед ней повинился, она не скажет, раз она дала ему слово, да и без всякого обещания не сделала бы этого. У него душа отличная, только соблазнов в его жизни много. Будет Серафима первая допрашивать ее об этом — она сумеет отклонить необходимость выдавать Василия Иваныча.
— А, вот что!
Горло у Серафимы сейчас же сдавило.
Подали самовар. Она заварила чай и нервно переставляла чашки.
— Какую это ты книжку читаешь, Калерия?
— Для тебя мало занятную. По медицинской части.
— Отчего же для меня незанятную? Ты меня такой дурой считаешь?
— Господь с тобой! А книжка-то специальная… по аптекарской части.
— Ну, ладно…
Голова Серафимы уже горела. Стало быть, они гуляли в лесу. Наверно, Вася не выдержал, размяк перед нею, бухнул ей про все, а после начал упрашивать, чтобы она все скрыла, не выдавала его.
Коли так было, она не будет унижаться, допрашивать: ни Калерию, ни его. Не хотел соблюсти свое достоинство, распустил нюни перед этой святошей — тем хуже для него. Но ее они не проведут. Она по стр.214 глазам его, по тону сейчас расчует: вышел ли между ними разговор о деньгах или нет.
— А! Вы здесь! — раздался голос Теркина сзади из гостиной.
'Не вернулся балконом, а дорогой, чтобы шито-крыто было', — быстро сообразила Серафима, неторопливо приподнялась и встретила его у дверей.
Он молча поцеловал ее в лоб.
'Покаялся!' — точно молотком ударило ее в темя.
— Вы с Калерией уже гуляли? — спросила она вслух, возвращаясь к столу.
Лица ее он не мог видеть. Голос не изменил ей. Теркин поглядел на Калерию и вмиг сообразил, что так лучше: значит, та на вопрос Серафимы ответила просто, что гуляла с ним по саду. Она ему дала честное слово не говорить о его признании. Он ей верил.
— Да, мы с Калерией Порфирьевной уже виделись.
Свободно протянул он ей руку, пожал и привел к столу.
Он это сказал также просто. Да и почему же ему бегать от Калерии? Серафима в собственном интересе должна воздержаться от всяких новых допытываний.
— Налей мне покрепче, Сима! — прибавил он другим тоном и снял с головы шляпу.
'Каялся, каялся!' — уверенно повторяла про себя Серафима, и ее руки вздрагивали, когда она наливала ему чай. Внутри у нее клокотало. Так бы она и разорвала на клочки эту Калерию!
Скажи та что-нибудь слащавое и ханжеское — она не выдержит, разразится.
Ноздри вздрагивали, и в глазах заискрились огоньки.
Теркин косвенно взглянул на нее и зачуял возможность взрыва.
— Дивное какое утро!.. И в лесу благодать какая! Дух от сосен! Я в ту сторону, в крайний угол леса, прошел. Вы много трав понасбирали, Калерия
Порфирьевна?
— Нет, лень разобрала… Так захотелось побродить.
'Ну да, ну да, замазывайте, заметайте след! — думала
Серафима, продолжая разливать чай. — Стакнулись проводить меня, как полудурью. Не понимаю я!..'
Рука с чайником дрогнула у нее, и она пролила на поднос. стр.215
— Ах ты, Господи! — вырвалось у нее.
— Торопишься очень! — выговорил Теркин и усмехнулся.
— Хорошо, хорошо!
Серафима еле сдерживалась. Она была близка к истерическому припадку и закусывала себе губы, чтобы из ее горла не вылетел хохот или крик.
— А я должен в посад на целый день, — продолжал Теркин, прихлебывая чай.
— Дело? — спросила Калерия.
Она как будто не замечала нервности Серафимы.
— Да… Оно и кстати, Калерия Порфирьевна, вы с Симой побудете… Вам ведь обо многом есть перетолковать… Мне что же тут между вами торчать?
Можно бы этого и не говорить, но так вышло.
— Какие же у нас секреты? — возразила Серафима и поставила чайник на конфорку.
— Все, чай, есть!
Калерия обернула голову в сторону Теркина и тихо улыбнулась ему.
Этой улыбкой она как бы хотела сказать:
'Уж вы не смущайтесь, я вас не выдам'.
Он допил свой стакан и начал прощаться с ними.
XIV
На дачу Теркин нарочно вернулся позднее.
Внизу уж не было света. На крыльцо выскочил Чурилин и в темноте подкатил как кубарь к крылу двухместного тильбюри, на котором Теркин ездил или один, или с кучером.
