— Садитесь, садитесь, — громко пригласила она Тасю и сама присела к ней на табурет в позе старой знакомой, готовой выслушать что-нибудь занимательное.
Тася опустилась на кресло. Она назвала себя. Грушева сделала жест головой. Тася в двух словах объяснила ей повод своего визита. Она не хотела упоминать ни о Палтусове, ни о Пирожкове, как о знакомых Грушевой.
— Вот что-о! — оттянула актриса. — А в консерваторию не хотите?
Тася объяснила ей, что уже поздно, а терять время до будущей осени она не хочет.
— Вам к спеху! — рассмеялась Грушева и взяла со стола папиросу. — Курите? — спросила она. — Нет? И прекрасно делаете… у меня вот от куренья все зубы пожелтели.
Она затянулась, еще больше прищурила глаза и нагнула голову к самому лицу гостьи.
— Настасья Викторовна, — сказала Тася, — вы видите, я серьезно…
Ее опять охватило волнение. Она не могла докончить.
— Вижу, голубчик, вижу!.. Вот что я вам скажу… Много у меня времени нет… Знаете наше дело… Репетиции, спектакли… Я каждый день занята… А вот после репетиции… раз, другой… в неделю.
Она остановилась.
— Вы… при родных?
— Да, — тихо ответила Тася.
— Они как же на это смотрят? Кто ваш отец?
— Генерал, — с усмешкой выговорила Тася и прибавила: — Отставной.
— Вот видите… Вы меня, пожалуйста, не впутывайте… Я вам прямо скажу… Если сразу искры Божьей не окажется… нет вам моего благословения… — И она потрепала ее по плечу.
Тася опять приободрилась.
— Настасья Викторовна, — начала она решительным тоном, — прослушайте меня.
— Роль какую?
— Да из «Шутников»… Я знаю наизусть… Со мной книга.
— Вон вы какая! Это хорошо! Книга с вами есть?
— Есть.
Грушева оглянулась на дверь в столовую.
— У меня там гости… свои люди… для вас самый полезный народ… один… Рогачев… артист… вы знаете… а другой автор… Сметанкин… Они завтракали у меня.
Она встала, подошла к двери и крикнула:
— Идите сюда, господа!
IV
Играть при актере, при авторе! Сначала у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она взяла с собой 'на всякий случай'. Книга лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю, и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах и в сереньком, еще полукоротком платье.
— Дочь моя, — указала на нее Тасе Грушева.
Дочь похожа была на мать глазами и широкими скулами. Она присела и прошла через гостиную.
Грушева познакомила Тасю с обоими мужчинами. Актера Тася видела на сцене. Он был сухой высокий блондин, с большим носом и серыми глазами навыкате, в коротком пиджаке и пестром галстуке. Автор — как-то набок перекосившаяся фигурка, также белокурая, взъерошенная, плохо одетая, с ухмыляющимся фальшивым лицом. Тася в другом месте приняла бы его за 'человека'.
— Mademoiselle Долгушина… как по имени? — спросила Грушева.
— Таисия Валентиновна.
— Нам кофей подадут… А вы, господа, прослушайте… Владимир Антоныч, — обратилась она к автору, — вы вашу ведь успеете прочесть?
— Конечно-с, — пожимаясь, сказал драматург.
— Я дома целый день… Оставайтесь у меня обедать… а вы, Костенька… давайте реплики этой барышне… Сценку, другую… из «Шутников». Наружность самая настоящая для ingénue. Не так ли, господа?
Актер одобрительно промычал, автор кисло усмехнулся. Грушева села к столу. Тася осталась посредине гостиной, актер около нее, на стуле, держал книгу, автор поместился на диване.
Принесли кофей. Грушева кивнула Тасе головой: не желает ли? Тася отказалась. Ей было не до кофею.
— Костенька! Начинайте! — скомандовала Грушева.
Актер дал реплику. Тася заговорила. Сначала у ней немного перехватило в горле. Но она старалась ни на кого не глядеть. Ей хотелось чувствовать себя, как в комнатке старух, вечером, при свете лампочки, пахнущей керосином, или у себя на кровати, когда она в кофте или рубашке вполголоса говорит целые тирады.
Сцена пошла все живее и живее. Актер читал горловым, неприятным голосом, с подчеркиваньем, но он держал тон; Тасе нужно было энергичнее выговаривать. Самый звук голоса настоящего актера возбуждал ее. Он умел брать паузы и давал ей время на мимическую игру. Через пять минут она вошла совсем в лицо Верочки.
— Верно-с! — откликнулся с дивана автор жидким голосом.
— Так, так, — как бы про себя выговорила Грушева.
Но эти два слова подхвачены были ухом Таси. Она пошла смелее, смелее. В голосе у ней заиграли и смех, и слезы… Движения стали развязнее. Глаза блестели… щеки разгорелись… Точно она уже на подмостках.
— Браво! — крикнула Грушева и поцеловала ее. — Славно! Костенька! А?
— С огоньком, — сказал актер и тоже встал. Тася поблагодарила его за труд.
— Владимир Антоныч, как находите? — спросила Грушева автора.
— Пониманье-с, пониманье-с и огонек… — сказал он, и его желтые глаза заискрились.
— Вам стоит поработать, — решила Грушева. — Вот попросите, чтобы Владимир Антоныч вам рольку дал на дебют.
— Дебют… Еще далеко! — вырвалось у Таси.
— Не так далеко!.. Костенька… не правда ли, как это она хорошо сказала… в том месте?
— Весьма, весьма, — все с той же важностью подтвердил актер и закурил сигару.
— Послушайте… ах, забыла… имя у вас мудреное. Так вот что, барышня… вы у меня побудьте… Владимир Антоныч нам пьеску новую прочтет… Вы прослушайте… Ведь ей можно? — обратилась Грушева в сторону автора.
— Почему же-с… Сделайте одолжение…
— Может, и тут ролька найдется… У нас теперь никого нет.
— Где? — громко вздохнула Тася.
— Садитесь, садитесь, вот сюда, — усадила ее Грушева рядом с собой и взяла за руку. — Это наш Сарду, — шепнула она ей на ухо. — Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Автор пошел за тетрадью в столовую. Актер расположился на кушетке с ногами и продолжал курить. Тася, вся раскрасневшаяся от неожиданного успеха, еле сидела на месте.
— Костенька! — окликнула Грушева. — Ведь, право, хорошо… Барышня-то?..
Он только одобрительно кивнул головой.
— Вы играли? — спросила Тасю Грушева.
— Раз всего, в любительском.
— И не играйте теперь больше, — сказал актер. — Любители — губители.
