Элиодора
Кузьмича.
Пятов встретил их посредине комнаты и сейчас же подошел к Наде и стал крепко пожимать руку.
Заплатину он кинул товарищески:
— Здравствуйте! И рукопожатие было совсем не такое усиленное.
— Если угодно, приступим к завтраку. Аппетит есть? — спросил он игриво у Нади.
— Не скрываю, Элиодор Кузьмич, — есть.
— Милости прошу.
Он повел их в столовую, предложив руку Наде. Заплатин шел позади.
У закусочного стола хозяин накладывал Наде на тарелочки всякой снеди, начиная со свежей икры, и настаивал, чтобы она отведала хоть «капельку» выписанной из Киева рябиновой настойки.
Заплатину он раза два сказал:
— Кушайте, голубчик, кушайте!
Надя была особенно в ударе, зато ее жених — молчаливее обыкновенного, и она даже раз-другой поглядела на него, как бы желая сказать:
'Полно тебе дуться, Ваня!'
Явилось вино в бутылках, положенных в корзины, на парижский фасон. И опять особые вилки для раков, на этот раз уже не речных, а морских, и даже не омаров, а лангуст.
'Скрозь' подавали и шампанское. Пятов предложил здоровье 'дорогой гостьи', а потом и здоровье 'обрученных'.
Эти любезности не трогали жениха. Он сказал на ту и другую здравицы: 'Спасибо, Пятов', и даже не предложил здоровье самого хозяина.
Это сделала Надя, и в такой милой форме, что Пятов покраснел как пион, встал и произнес даже нечто вроде спича.
Вино заиграло и на щеках Нади. Ее большие и длинные глаза с удивительными ресницами заискрились.
Она весело болтала и так просто, по-товарищески, точно она давно знает хозяина, как товарища своего жениха.
Заплатин не хотел попасть им в тон и для такого завтрака был слишком хмур.
— Вы знаете, Элиодор Кузьмич, — начала Надя, допивая свой стаканчик шампанского, — я теперь вольный казак!
— В каком смысле, Надежда Петровна? — все так же игриво спросил Пятов.
— На курсы я не попала. Надо ждать до будущего года.
— Будто это такое несчасгье? Заплатин, что вы скажете?
— Неудача большая. Целый год пропадет. Не шутка.
— Ну да, конечно. Но разве Надежда Петровна так уже твердо определила свою жизненную дорогу?
— Элиодор Кузьмич! — остановила Надя Пятова. — Не касайтесь этого пункта! Заплатин и без того сегодня видите какой хмурый. Для него все должны быть: мужчины — студентами, девушки — курсистками.
Ха, ха!
И, дотронувшись пальцем до локтя Заплатина, сидевшего справа от нее, она приласкала его взглядом.
— Ваня! Ты не сердись! Виноват хозяин… и его шампанское.
— Позвольте, еще налью!
Пятов протягивал бутылку.
— Нет, не могу… И так я слишком много выпила.
— Сколько я вас понимаю, Надежда Петровна… вы не так уж об этом сокрушаетесь… Да и в самом деле, — что же такое особенно соблазнительное в звании курсистки?
— Какое же другое есть средство получить серьезное образование? — спросил Заплатин.
— Какое? Мы с вами, голубчик, знаем прекрасно, что лекции — только отбывание повинности.
— Как кому!
— На нашем с вами факультете — без сомнения. Ну, рефераты — еще так; а собственно лекции — трата времени… Десять-двадцать книг заменят вполне скучнейшие записки.
— Разве это не так, Ваня? — обратилась Надя к жениху.
— Пожалуй, в известном смысле; но для девушки это совсем не так.
— Может быть, у Надежды Петровны есть какое-нибудь влечение? — продолжал Пятов. — С ее наружностью… голосом…
— И прочее!.. — добавила дурачливо Надя. — Прямо в Дузы или в Ермоловы? Ха, ха!
— А почему же нет? — горячо возразил Пятов.
— Постойте, — остановил его Заплатин. — И тут нужна наука, выучка.
— Кто же говорит, что нет? — вскричал Пятов. — В Москве целых два высших заведения. Курсы… при казенном училище… и в Филармонии.
— Так и туда надо попасть, — с некоторой как бы грустью выговорила Надя.
— В училище — прием труднее. Есть сроки, — продолжал
Пятов, поглядывая на них обоих. — Но в Филармонии…
Если только Надежда Петровна изъявит желание… в совете у меня несколько приятелей… С вашими данными… вы гимназистка — если не ошибаюсь — с медалью?
— Не ошибаетесь, Элиодор Кузьмич.
— Помилуйте!.. Это — пустое дело. Скажите слово, и я буду особенно счастлив облегчить вам все ходы и формальности.
— Страшно как-то, Элиодор Кузьмич…
Надя исподлобья взглянула на жениха.
Тот сидел с низко опущенной головой и как бы не заметил этого взгляда.
Такой поворот разговора серьезно смущал его.
— Смелым Бог владеет! Право, такая дорога куда превосходнее того, что вам могут дать курсы!
Поднявшись, Элиодор провозгласил:
— За здоровье будущей драматической артистки Надежды Петровны Синицыной!
VIII
Целых два дня Надя была как в чаду после завтрака у
Пятова.
То, что начало носиться перед ней в виде чего-то несбыточного, после представления пьесы, где впервые ее повлекло на сцену, — то являлось теперь как нечто вполне осуществимое.
Серьезных препятствий ведь, в сущности, нет никаких.
Неужели только нежелание Вани?
Но разве у него есть какие-нибудь положительные «права» на нее, на ее волю, на выбор такого личного дела, как жизненное призвание?
Он ревнует! Но это не резон.
Ревнует к своему однокурснику, к этому миллионеру?
Так ведь это 'глупости'.
Пятову она, быть может, и очень нравится; но мало ли кому она нравилась и еще будет нравиться при ее «данных», как любит выражаться Элиодор?
Нельзя же сейчас смотреть на девушку — потому только, что она обручилась с вами, — как на свою
