— В гарем их! Отмойте там как следует, потом три дня карантин. На четвертый подготовьте их к моему посещению!
— Размечталась! Ты что, думаешь, вот так захотела и посетила? Не выйдет, — задыхаясь от злости, прошипел черт. — Нимфоманка несчастная!
— Он что, опять шутит? Или нет? — Принцесса надула губки, а Гуча получил хороший удар дубинкой по голове.
— Три дня — не так много, мои богатыри, — прощебетала красавица, — не расстраивайтесь!
— Ага, прямо обрыдаемся! — выкрикнул Самсон.
— Ах, какой чувствительный, — растроганно проговорила принцесса и, смахнув слезу, дарственным жестом указала на дверь. Стражники подняли новоиспеченных мужей на руки и понесли по бесконечным переходам дворца.
— Гуча! — гаркнул Самсон, стараясь перекричать топот стражников. — Гуча, ты меня слышишь?
— Слышу, слышу, — тихо отозвался черт откуда-то слева.
— Гуча, я вот тут думаю — а чего это мы сюда так бежали?
— Знаешь, Самсон, я тоже об этом думаю. Торопиться совсем не стоило…
— Гуча — снова донеслось до черта, на этот раз голос принадлежал ангелу и звучал откуда-то сзади. — Гуча, ты говорил, что мы в чужой монастырь лезем, а я где-то читал, что монастырь и гарем — совершенно разные вещи.
— Ты прав, Бенедикт. Если б ты только знал, до какой степени это разные вещи.
Процессия остановилась. Стражники сдали вынужденных мужей с рук на руки гаремным евнухам. Сдали в буквальном смысле — дальше их несли мягкие ладошки, а поступь новой команды оказалась на удивление ровной и бесшумной. Бенедикт даже умудрился задремать, а Самсон развлекался тем, что незаметно стягивал перстни с пухлых пальчиков.
На ноги их поставили только в купальне. Кланялись, лысые и безбородые мужчины с детскими лицами и двойными подбородками удалились. Друзья присели на широкую скамью перед изящным столиком, уставленным тарелками со всевозможной снедью, но есть почему-то не хотелось.
— Выбираться отсюда надо. — Самсон передернул плечами. — Это где ж такое видано, чтоб стоять в очередь за тем что в других местах на каждом углу предлагают. Королем я бы еще согласился стать, если обстоятельства того требуют, но одной семисотой частью от короля при избалованной девчонке — уже перебор, братцы!
— Это не перебор, это позор для настоящего мужчины. — Гуча вытянул ноги и водрузил их на хрупкий столик, смахнув пару тарелок. — Так, ребята, не вешать нос. У нас три дня карантина — за это время мы что-нибудь придумаем. Не расслабляться, без моего разрешения ничего не есть — в гаремах принято травить конкурентов. Пока не дергайтесь, пусть думают, что мы смирились.
— Я смирился, — поспешно вклинился ангел. — Я всегда мечтал побывать в гареме, но дядя не пускал. Я ему объяснял, что для нового сценария нужен личный опыт, а он уперся. Говорит, что я еще маленький! Надо же, как обернулось, я — и вдруг в гареме! Не понимаю, почему вы так переживаете? Я весь дрожу от предвкушения! Гарем… здесь должны быть наложницы, одалиски, гетеры…
Черт с вором недоуменно переглянулись и рассмеялись. Смех, сначала немного натянутый и горький, крепчал, и скоро богатырское ржание сотрясало потолок купальни. Невесомый узорчатый купол вибрировал и грозил обвалиться.
— Опять вы надо мной смеетесь, — обиделся ангел. — Что я такого смешного сказал?
— Наивный ты, Бенедикт, а я все время забываю об этом, — сквозь смех ответил Гуча, вытирая выступившие на глаза слезы. — Ты еще гейшу японскую в свой список включи! Вот только здесь ты сам и гейшей, и гетерой, и путаной, если понадобится, будешь! Это не тот гарем, придурок!!!
Ангел покраснел и, опустив голову, стал размышлять, что он такое пропустил при изучении чувства юмора почему он не понимает шуток и острот? Гуча с Самсоном тоже подавленно затихли, осознав серьезность ситуации.
В стене напротив открылась неприметная дверца. Сгибаясь под тяжестью огромных стопок полотенец и простынь, в купальню вошли три старухи. Они положили ношу на одну из скамей, огибающих помещение по периметру. Потом две рослые пожилые женщины принялись молча и довольно бесцеремонно раздевать Самсона и Бенедикта.
— Ну, ты, кикимора старая, — возмутился Самсон, — не наглей! Да будь ты хоть последней женщиной на земле, я бы перед тобой не разделся!
Старуха, не обращая внимания на протесты, так лихо заломила ему руку, будто всю жизнь занималась раздеванием сопротивляющихся мужиков (а так оно, возможно, и было), и в одну секунду сорвала с Самсона его тряпки. Потом открыла маленькую дверцу и втолкнула его в клубы пара.
Бенедикт, наблюдавший эту сцену с открытым ртом, засуетился, заискивающе поглядывая на старую женщину, которая стояла перед ним, и стал торопливо раздеваться.
Гуча посмотрел на свою надзирательницу и расхохотался.
— Гризелла, лапочка, и ты здесь! На старости лет на клубничку потянуло? Эротики захотелось?!
— Подрабатываю я тут, — буркнула Гризелла.
— Гуча, а что они будут с нами делать? — дрожащим голосом спросил ангел, словно не видя ведьму. Та оскорбленно скривилась.
— Мужиков из вас будут делать, вот что! — ответила она и злобно рассмеялась. — Объяснить как?
— Я, может быть, и наивен, но не до такой же степени! Однако позвольте предупредить в вашем возрасте секс вреден — вместо оргазма инфаркт может случиться, Я об этом читал. И поэтому решительно отказываюсь быть причиной смерти живого существа, даже такого отвратительного как вы. Нельзя ли кого-нибудь помоложе…
— В мойку его, Фатима, — приказала Гризелла, ее напарница немедленно выполнила команду.
— Влипли, голубчики. — Ведьма повернулась к черту. — Я с вас семь шкур спущу…
— Да будет тебе, Бенесафуиловна, мы с тобой старые друзья, — примирительно сказал Гуча.
— Старые друзья, — передразнила его бабка. — За тобой должок, Чингачгук Эфроимович, так что не подлизывайся.
— Долги платить — дело чести для каждого мужчины! — с пафосом произнес черт и вытащил из бездонной торбы аккуратный пакет.
Ведьма, смущенно, словно девочка, потупив глазки, нерешительно взяла сверток, развернула и с восторженным визгом кинулась черту на шею.
— Не забыл, родной, уважил старуху! — проверещала она.
— Учти, сам шил, своими руками, — зарабатывал очки Гуча, стараясь отодрать от себя Гризеллу. — А гусята какие симпатичные! С такой любовью вышивал! А чепчик с такой благодарностью…
— Ой, да как же ты меня, старую, порадовал, я же семнадцать лет о такой пижамке мечтала, да я… — Ведьма осеклась и подозрительно посмотрела на черта. — А по чьей вине, спрашивается?
— Я же сказал, что сам шил?
— Ну, сказал.
— Вещь красивая получилась?
— Ну, красивая. — Старуха прижала к груди шедевр портновского искусства.
— А я что на белошвейку похож? Я что, такое чудо за три дня мог состряпать? Я ж семнадцать лет над ней сидел, свою благодарность хотел выразить, в каждый стежок свое восхищение тобою вкладывал!!! — вдохновенно врал, стараясь привлечь ведьму в союзники. Падкая на лесть старушка, слушая его, рыдала от умиления, утирала слезы долговой пижамой и сморкалась в чепчик.
— Вот старая ведьма, а я ведь на тебя Боссу жаловаться ходила! Да если б я знала…
— И так всегда!!! Гризелла, ты испортила мне карьеру, из-за тебя я завис в этой Тмутаракани, и только ты можешь помочь нам выбраться из беды!
— Что опять младенец? — Влага на старухиных щеках моментально высохла, а глаза подозрительно прищурились. — Второй раз не выйдет — грех на себя не возьму!
Гризелла осталась верна себе, а потому перед самым носом хитрого черта появилась знаменитая на весь Энергомир костлявая фига, которую тот мягким движением отвел в сторону.
