малейшей опасности.
Когда я сказал, что перед ним воины-хетты, он как будто слегка расслабился, чуть улыбаясь.
– Кому же ты теперь служишь? – спросил он.
– Никому. Мы явились с великой войны, что свирепствовала в северных краях, мы были среди тех, кто разрушил великий город Трою.
Его лицо не изменилось: Бенджамин никогда не слышал этого названия.
– Возможно, ты знаешь город под именем Илион или же слыхал о Геллеспонте – проливе, ведущем в море Черных вод.
Он опять не проявил интереса. Я сдался.
– Там шла война, эти люди помогли ахейцам взять город после долгой осады.
Тут глаза юноши засветились.
– Почему же тогда вы явились сюда, в землю Ханаанскую?
– Мы направляемся на юг, в Египет, хотим поступить на службу к великому царю этой страны.
Он яростно поглядел на меня, откашлялся и плюнул на иссохшую землю:
– Вот твоему фараону! На протяжении жизни четырех поколений мой народ тщетно пытался бежать из египетского рабства.
Я пожал плечами:
– Перед тобой опытные наемники, а я слышал, что египетскому царю нужны воины.
Он подозрительно посмотрел на меня:
– Так, значит, сейчас вы не служите никому?
– Нет, царство рухнуло…
– Бог Израилев сокрушил хеттов, – пробормотал он и на этот раз действительно улыбнулся.
Я взглянул на Лукку, сидевшего поодаль на коне, и ощутил радость оттого, что он, похоже, не понял язык иудея.
– А теперь он сокрушит злых поклонников Ваала, запершихся в их городе.
Бенджамин окинул оценивающим взглядом моих людей, потом снова повернулся ко мне. Глаза его засветились по-новому.
– Ты будешь служить нашему богу и нашему народу. Ты поможешь нам взять город Иерихон, как взял ты северный город, о котором рассказывал.
– Но мы не хотим здесь служить, – возразил я. – Наша цель – Египет.
– Ты будешь служить богу Израилеву, – настаивал Бенджамин. А потом, чуть смягчившись, добавил: – Во всяком случае, эту ночь ты проведешь в нашем лагере и встретишься с нашим великим предводителем Иешуа.
Я помедлил, усматривая ловушку в его словах.
Молодой человек застенчиво улыбнулся:
– Иешуа не простит мне, если я просто отпущу тебя. Он опозорит меня перед собственным отцом.
С этим было трудно спорить.
– К тому же, – добавил он, и улыбка его стала лукавой, – ты не сможешь продвинуться к югу, не столкнувшись с каким-нибудь из колен израилевых. Нас много.
Я покорился неизбежности и смирился с навязанным гостеприимством столь кротко, как только мог.
Израильтян оказалось очень много, сотни семейств заняли широкую равнину между рекой, которая называлась Иорданом, и голыми, обожженными солнцем невысокими горами. Их шатры виднелись повсюду, да еще клубы пыли, когда скот загоняли на ночь за небрежно сколоченные ограды.
Когда заходившее солнце окрасило кровью небосклон и горячий ветер подул вниз, охлаждая раскаленные горы, вонь стала нестерпимой. Но ее здесь словно никто не замечал – кроме нас, пришельцев. Перед шатрами собирались семьи, люди разводили очаги, чтобы приготовить ужин, переговаривались на своем гортанном языке… Играли дети, мальчики перекликались, вызывая друг друга на бой, вооружившись деревянными мечами и щитами. Девочки визжали тонкими голосами.
Но наши взгляды – мой и Лукки – приковал к себе город за высокими стенами, что поднимался на холме посреди равнины. Он возвышался над нею, как Троя над равниной Илиона.
– Вот и Иерихон, – сказал я Лукке.
– Говорят, что это самый старый город в мире, – проговорил он.
– Неужели? Смотри, какие высокие и толстые стены. Они прочнее, чем в Трое. Израильтяне хотят, чтобы мы помогли им взять эту твердыню.
Он недовольно хмыкнул.
– Это можно сделать?
Лукка поскреб подбородок:
– Господин мой Орион, можно взять любой город. Все решает время и число жизней, которые можно отдать ради этого.
