– Но ведь игра – это не настоящее…
– Тогда было ненастоящее. Теперь это уже давно жизнь. Привыкай.
– А может, не надо?
– Что не надо? Привыкать к тому, что это жизнь?
– Да нет… что это не игра. Уж как-то ВЕСЕЛО получается тогда. Не так страшно.
– Ну, если из таких соображений…
– То, собственно, и что? Главное ведь тут результат!
– Да, главное – результат. И еще… – Юля это выделила интонацией так, что все повернулись к ней. – То, что мы тут выяснили, это только голая схема и гипотеза. Мы тут реальность по полной не видели. Видели только фрагменты. Так что к тому, что мы тут накопали, надо относиться как к рабочей гипотезе, а не как к истине в последней инстанции.
– И… и к чему это было? – удивился Михаил.
– А это к тому, чтобы самомнение поумерить. Может сильно помешать в будущем увидеть реальность такой, какова она есть.
– Так ты считаешь, что мы тут просто фигню разную накопали?!
– Фигня или не фигня, выясним ТАМ.
– И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг… – процитировал Пушкина Николай.
– И случай, бог-изобретатель! – вдруг добавил Вадик.
Быть человеком
Когда дискуссии закончились и все начали расходиться спать, Владимир отправился на крыльцо проветриться.
Через минуту туда вышел хозяин. Постояв немного на пороге и, видно, решившись задать мучивший его вопрос, он обратился к Владимиру:
– Разве последние «разборки» с историей понадобятся вам для выживания?
– Может, и никогда не понадобятся… но это наш долг перед нашим обществом – собрать важное знание и передать в наш мир.
– Чтобы потом нас можно было завоевать? – полушутя-полувсерьез спросил Борис Ефимович.
– Если тут все так плохо с людьми, как мы предполагаем по результатам нашего мини-исследования, то на кой черт нам, нашему государству и нашему народу, нужна вся ЭТА страна? Ведь одна сплошная головная боль! – таким же тоном ответил Владимир.
– А ведь верно! – хохотнул Борис Ефимович. – Я сам часто готов прибить многих из тех, с кем приходится иметь дело.
– Вот именно! – Владимир посмотрел на светившую сквозь облака луну. – А знание мы обязательно передадим. Все, что сможем собрать… в назидание или как… Там, дома, разберутся. Обратили внимание, что Вадим все заснял на камеру?
– Заметил, но как-то не придал этому значения.
– Так вот, это тоже пойдет туда…
– В ковчег.
– Ну если Колин гигай так можно назвать… – усмехнулся Владимир.
– А вообще, с самого начала, как вас чуть узнал – у меня чуть крыша не съехала, – внезапно поменял тему Борис Ефимович.
– Это как «крыша»? – не понял Владимир.
– Ну, это у нас такая феня, – хихикнул Ефимович, – «крыша съехала» означает – «сошел с ума».
Владимир с подозрением глянул на хозяина. Тот с веселой улыбкой созерцал серое облачное небо, подсвеченное луной.
– Ну, вы сами посудите, приходят ко мне какие-то малохольные, все из себя продвинутые, ноутбук у них такой, что я в жизни никогда не видывал, и вдруг выдают такую историю, что… Хе! Я уж думал, что угорел малость со своей печкой. Глюки пошли. Все хотел проснуться.
– Ну и как, удалось проснуться? – с подначкой спросил Владимир.
– Не-а! А по такому случаю я начал было думать, что меня тут разводят на что-то. Но… нет. Ребята, вижу, вроде не какие-то уркаганы. Может, они сами того… Присмотрелся – нет. Может, обдолбились чем или обкурились? Присмотрелся – тоже нет!
Владимир озадаченно посмотрел на Бориса Ефимовича. Ему некоторые термины были неизвестны. Видно, что-то местное. Но хозяин тут же поспешил прояснить ситуацию:
– Я имел дело с наркоманами и знаю их вид и поведение. Уже с лету определяю. Вы совершенно другие! Ну, не наркоманы, и все!
– А откуда вы знаете, какие могут быть наркоманы?
– Да вот… Сподобился… Был у нас в ансамбле один парнишка… Так он для того, чтобы лучше сочинять песни, попробовал какую-то дурь… И сорвался. Быстро сгорел. Жаль… Вот через него я и «познакомился» с наркоманами, чтоб мне больше с ними никогда… Бр-р! – Ефимыча аж передернуло от воспоминаний. – Я, по тем привычкам, даже носом вертеть стал, думал, что учую такое. В воздухе. Специфическое.
– Ну и как? – с улыбкой спросил Владимир. – Обнаружили?
– Не обнаружил… – выдохнул Борис Ефимович. – А посему пришел к выводу, что у меня самого голова того… Вот! Даже дал себе слово, что зайду к психиатру, как приеду домой.
– Но вели вы себя весьма здраво, – заметил Владимир, – и сдержанно.
– А что мне оставалось?! Пропадать, так с музыкой!
Оба тихо рассмеялись.
– А после такое завертелось… Словом, я и не заметил, как… ну, что ли, поверил… Ведь вы действительно оттуда? – как-то заискивающе, с надеждой спросил Каменский.
– Да вот… Оттуда, – печально ответил Владимир.
Немного помолчали. Ночь была совершенно тихой. Безветренной. Даже муть, заслонявшая луну, похоже, совершенно не двигалась, и окружающие пейзажи заливал рассеянный жемчужный свет, лившийся с небес. Тишина, опустившаяся на лес, на давно покинутый людьми поселок, была практически абсолютной.
– Удивительный вы народ, – нарушил наконец молчание Борис Ефимович. – Я много общаюсь с молодежью, и впечатление очень мерзкое бывает – либо тупицы, либо мразь, либо слизь и бездельники. Редко среди них толковые попадаются. А вот в вашей среде я себя чувствую так, как будто попал в среду крутых ученых. Вы мне ВСЕ показали именно стиль ученых! И… и даже лексика, построение предложений, СТРЕМЛЕНИЕ точно выразить свою мысль… Откуда это у вас?
– Ну… я думаю, что у нас и у вас весьма сильно разнятся системы образования. Помните, в тридцатые годы… или в шестидесятые, это… была песня, в которой была строка «страна героев, страна ученых».
– Но это был только лозунг.
– Лозунг ЛИ? Вот мы тут выяснили, что вы тоже чуть не кинули весь Запад. Если бы не этот капиталистический переворот в начале девяностых, вы бы как раз сейчас наблюдали гибель Запада как цивилизации, а сами находились на вершине могущества и благополучия. Мы просто то, что поется в той песне, довели до логического конца – построили систему, в которой снизу доверху правят герои и ученые. А раз так, то и все общество стремится стать и героями, и учеными… Отсюда то, что вы видели.
– Но как тогда понимать ваши занятия по чисто военным делам? Вот этот мордобой…
– А, Юлины уроки рукопашного боя? – Владимир рассмеялся. Ему очень понравился термин «мордобой» применительно к русскому рукопашному бою. Очень по-русски.
– Ну да. Как это согласуется с вашей философией героев и ученых?
– Гм… не понял вопроса, честно говоря.
– Если герои и ученые, то как эта философия сочетается с гуманизмом?
Лицо Владимира при этом вопросе вытянулось и приняло крайне озадаченное выражение. Вопрос, с его точки зрения, был диким. Но он это говорить прямо постеснялся. Он только мог предположить, что тут завязаны как-то базовые положения философии Бориса Ефимовича на отрицание «мордобоя» и противопоставления герой – ученый. В классическом гуманизме было нечто подобное.
– Ну… смотря о каком гуманизме идет речь… – попробовал он нащупать почву для взаимопонимания или, по крайней мере, выяснить, что имел в виду собеседник.
