– Ты что, отлеживаться сюда пришел? – прикрикнул он, толкнув мальчишку ногой.
– Рашид заболел, – сказал Хасан.
– Заболел, говоришь! Может, думаете, здесь больница?
Подошли и другие работники. Они тоже вступились за паренька.
– Нельзя ему на земле лежать, болен он, – сказал один из них.
– «Болен». Я не лекарь, и у меня здесь не больница, – махнул рукой Фрол и уехал.
– У, гад! – крикнул ему вслед работник и погрозил кулаком.
К вечеру Рашид впал в забытье. Хасан сходил к Федору. Тот приехал за ним на подводе.
– Хасан, не вези меня домой! – взмолился, придя в себя, Рашид. – Завтра я поправлюсь и буду работать…
– Не домой мы тебя везем, а к Федору, – сказал Хасан. – Побудешь у них, пока станет лучше.
Рашид не слушал его и бормотал свое:
– Вот посмотришь, я выздоровею. Нельзя мне возвращаться домой без денег.
Скоро он совсем замолк. И глаз не открывал. Дышал, как конь после бегов. Наконец доехали, уложили его в постель, тепло укрыли.
– Не горюй, – утешал Федор готового расплакаться Хасана. – Это у него лихорадка. Скоро пройдет.
– Я говорила ему – не пей так много, а он не послушался, – с горечью сказала Нюрка. – Был такой потный и выпил целых две кружки колодезной воды.
– Вон оно что! – покачал головой Федор. – Плохи дела. Я-то думал, лихорадка. А ну, жена, чем ты лечишь от простуды? Надо выходить парня…
Хозяйка напоила больного чаем с малиной.
– Пусть пропотеет, может, полегчает, – сказала она и накинула на Рашида поверх одеяла овчинную шубу.
Но лучше Рашиду не стало. Утром он только на минутку открыл глаза и опять попросил:
– He вези меня домой, Хасан.
– Не повезу, – успокоил его друг, хотя сам решил, что обязательно увезет.
– Не надо, я поправлюсь.
Больше Рашид не промолвил ни слова. Хозяйка делала все, что умела сама, что советовали соседки: поила чаем с малиной, настоем липового цвета, растирала вином. Ничего не помогало. Больной горел, как в огне, и очень тяжело дышал. К полуночи он заметался, потом вдруг с хрипом втянул в себя воздух и… затих. Затих навсегда.
Хасан заплакал. Федор совсем растерялся. А жена его обернулась в правый угол, упала на колени и быстро-быстро закрестилась.
– Прости его, господи, прости его, господи, – шептала она.
Темную комнату заполнило горе. И богоматерь с младенцем на руках, едва освещенная слабым светом свечи, печально смотрела с иконы.
Не дожидаясь рассвета, Федор стал запрягать.
– Куда ты ночью? – забеспокоилась жена.
– Надо же свезти беднягу домой.
– А если абреки нападут?
– Какие еще абреки?! – прикрикнул Федор. – Бабьи бредни все это!
– А лошадей из Терской кто угнал? Тоже, скажешь, бабьи бредни?
– У кого угнали-то? У богачей. У таких, как я…
– На лбу у тебя не написано…
– Не каркай, как ворона! – Я же покойника повезу. У абреков тоже есть бог.
Уже рассветало, когда телега, словно бы из страха нарушить покой Рашида, медленно въехала в село. Люди проходили мимо, не без любопытства разглядывая русского возницу и с удивлением видя рядом с ним Хасана. Не заговаривали, не спрашивали, откуда они едут и кто хозяин телеги. Хасан сидел с опущенной головой, не дай бог спросят, что с Рашидом. Ни за что он не сможет произнести страшные слова, сказать, что Рашид никогда уже не встанет.
И вдруг случилось самое ужасное. То, чего Хасан боялся больше всего: навстречу им из-за угла вышел Гойберд. Увидев еще издали телегу, он прикрыл козырьком-ладошкой от солнца глаза и всмотрелся. Удивился, когда разглядел Хасана, постоял, подождал, пока подъедут, и спросил:
– Возвращаешься? А где Рашид?
Хасан еще ниже опустил голову.
– Что ты молчишь? – встревожился Гойберд.
– Рашид тоже… со мной… – выдавил наконец Хасан.
– Ничего не пойму! Где же он тогда?
– Вот лежит… в телеге.
– Что? А почему он лежит? – Гойберд подошел поближе. – Рашид, что с тобой?…
Но, не успев договорить, он увидел, что лицо лежащего накрыто, и оцепенел. Через минуту несчастный отец поднял край шубы и вскричал:
– О остопирулла![52]
Больше он ничего не смог произнести. Хасан не сдержался и всхлипнул. Федор стянул с головы картуз и тяжело вздохнул.
Убитый страшной картиной увиденного, Гойберд даже не спросил, как это случилось. Да и к чему спрашивать? Сына-то ведь нет!..
– Он выпил холодной воды, – говорил Хасан сквозь слезы, – целых две кружки. Больших… И заболел.
– О, байттамал![53] – Гойберд зажал в ладонях голову, затем весь перекосился, как от резкой зубной боли, открыл глаза; и крупные мужские слезы скатились по его щекам. Он взялся рукой за край телеги и пошел рядом, разговаривая с сыном, словно с живым.
– Для того ты пошел туда? – причитал он. – Хотел порадовать меня – и вот что получилось! Знать бы, ни за что не пустил тебя! Клянусь богом, не пустил бы, пока жив. И жизнь отдал бы, и душу, а не пустил бы!.. О бог, почему же ты не сказал, что тебе нужна душа человека? Я бы свою тебе отдал. Зачем ты взял его душу так рано?!
Теперь уже встречные, узнав от других о горе односельчанина, подстраивались и шли за телегой.
Гойберд видел только своего Рашида. И никто из идущих сзади не решался заговорить с ним.
5
Прошло две недели со дня смерти Рашида. Хасан никак в себя не придет. Все больше сидит повесив голову и молчит. А в душе тревожно. Горит она у него болью за Рашида, ненавистью к жестоким людям.
Ко всем, кого он считал своими врагами, – Сааду, Ази, Соси, Товмарзе и Зарахмету, – теперь прибавился еще и Фрол, Сейчас Хасан думает о нем больше, чем о других. Ведь надо, каким он зверем смотрел на больного Рашида! Эх, если бы Хасан мог отомстить всем мерзавцам, если бы у него хватило на это сил!..
Неделю назад Хасан хотел было снова пойти на Терек. Но Кайпа воспротивилась, грозилась, что руки на себя наложит, если он уйдет. Смерть Рашида вконец испугала ее.
На этот раз Хасан собирался не на уборку. Перед глазами у него стояли кони Фрола, что паслись на окраине хутора… Может, тогда успокоится сердце?! Нюрка ведь уверенно обещала помочь ему увести коня. А еще… он сказал, что обязательно вернется. И знал: она ждет… Но мать ни за что не отпустит. Хасан не понимает ее и злится; что бы он ни задумал, все ей не по душе.
Кайпа знает, что сын недоволен.
– Сверкай глазами и смотри на меня волком, сколько твоей душе угодно, а на Терек все равно не пойдешь!
Хасан и правда сверкает зрачками, но молчит.
– Сиди лучше дома да занимайся хозяйством, больше толку будет. Бежишь из дому, как от божьего проклятия. А ты ведь уже взрослый… Хозяин.
– Потому и бегу, что хозяин! Что дома-то делать? Углы охранять? Заработать ведь тоже надо. А так
