Все засмеялись. Зарахмет промолчал.
Впереди зашумели. Хусен побежал туда.
Шла перепалка со сторожами.
Едва Угрюмов со своей семьей и прислугой убрался подальше от беды, а попросту говоря, сбежал, как заяц, Зарахмет и трое сторожей-сагопшинцев решили, что, если случится какая заваруха, тут-то все помещичье добро им и достанется. Потому они теперь и злобствовали. И больше других Товмарза, только недавно нанявшийся в сторожа-охранники к Угрюмову. Он первый закричал:
– Куда вы? А ну, назад!
– И ты туда же?
– Смотрите, к кому перешло хозяйство Угрома!
– Собаки тоже сторожили. Видел, что с ними сделали?
– Люди! – крикнул кто-то из толпы. – Что вы с ним разговариваете? Мы же не упрашивать его сюда пришли!
Толпа подалась вперед. Один из двух других сторожей махнул рукой и отошел в сторону, а другой вместе с Товмарзой попятился назад и щелкнул затвором.
– Оружием не балуйтесь! Вам же будет хуже. У нас тоже есть оружие. Мы односельчанег нечего нам с вами ссориться…
Но выстрел раздался.
– Кто стрелял?
– Кто?
– Кто? Товмарза?!
– В кого попал?
– Ах ты, рыжий кот, куда же теперь денешься?
– Бей его, ослиного брата!
Толпа хлынула вперед. У обоих сторожей вырвали винтовки. Что сделали с одним из них, Хусен не знал, но, когда били Товмарзу, он тоже дал ему свою долю тумаков за все обиды прежних лет и за нынешнюю. А Хусену было что вспомнить этому негодяю. Не забыл он и того, как брат вернулся с поля со шкурой их мерина.
– Бейте, бейте, – исступленно кричал Товмарза, – дороже заплатите, никуда не денетесь!
Одно удивляло Хусена: никто не заступался за Товмарзу. Тут не было Элмарзы, но люди из их тайпа были. Такого Хусен еще никогда не видел и не слышал. Люди одного тайпа всегда вставали на защиту своего. Выходит, никто из них не поддерживал Товмарзу?
Наконец народ заполнил помещичий двор. Все бросились к амбарам.
Хусен увидел Соси с Тарханом и приостановился от удивления: «И эти здесь? Им-то чего не хватает?» Соси наполнял мешки, а Тархан таскал их на арбу.
– И ты тут, Соси? – услышал вдруг Хусен голос Гойберда.
– Может, я, а может, и мой отец. Это не твое дело.
– Что я слышу? И Соси тут! – вступил в разговор Исмаал.
– А почему бы и нет? Что, я хуже других?
– Да ведь пока ты сидишь здесь в амбаре, у тебя у самого все растащат! Думаешь, только Угрома сегодня разоряют? Всем богачам каюк!
– Ты свое береги, за мое добро не болей! – огрызнулся Соси.
– Ну, помни, не говори, что я тебя не предупреждал.
Однако Соси хоть и огрызался, а после этого разговора недолго оставался в амбаре – укатил домой. Видать, и правда испугался. А зря. Люди меньше всего думали о нем.
Саад – вот кто не давал им покоя. Несколько человек даже прямиком после схода пошли к его двору, но и Саад не дремал. Отара его, подгоняемая им самим и его сыном, к тому времени уже успела перевалить через хребет и приближалась к Ачалукам.
Исмаал с Хусеном наполнили арбу, а потом еще заложили ее сзади и спереди двумя полными мешками.
– Ну, Хусен, больше нам здесь делать нечего. Поехали. Теперь сможешь наконец вволю наесться вкусных чапилгов, – сказал Исмаал.
С дороги сошли два человека с мешками на спинах.
– Гойберд, это никак ты? – узнал его Исмаал.
– Я, – ответил идущий впереди.
– Клади свой мешок на арбу.
– Спасибо. Не надо. Как-нибудь доберемся.
– Что значит не надо. Клади.
– Нас двое.
– Да хоть бы и трое.
– Лошадь не потянет.
– Не твоя забота. Клади.
Гойберд и Мажи наконец положили свою кладь и, облегченно вздохнув, распрямили спины.
А лошадь и правда пришлось частенько подгонять.
– Я же говорил, ей будет тяжело, – покачал головой Гойберд.
– Ничего. Она выносливая. Выдержит. Не тащить же на себе эту тяжесть.
Немного помолчав, Исмаал сказал;
– А помнишь наш давний спор с Товмарзой как-то дорогой в поле? Вот оно – настало время, которого мы так долго ждали.
– Отчего же не помнить? Клянусь богом, помню.
– А он, мерзавец, вздумал сопротивляться. Против целого села встал. Но ничего, хорошо ему дали, запомнит надолго.
– Клянусь богом, запомнит, – согласно кивнул Гойберд.
– Они, сторожа-то, думали, что все добро им одним достанется.
– Каковы, а! Неужели так думали?
– Конечно. Угром-то сбежал.
– Жаль, упустили змею. Он и лошадей, говорят, с собой увел.
– Ничего, зато земля нам осталась. Уж теперь-то мы на ней задаром пахать будем.
– Слава богу, – вздохнул Гойберд. – Вот только лошаденку бы заиметь, хоть десятину весной вспахал бы. Я сегодня рассчитывал раздобыть одну. Но конюшня оказалась пустой.
– Хусен тоже все туда рвался. Да я удержал его. Выходит, хорошо сделал. А то но было бы у него ни коня, ни зерна.
– У них-то хоть плохонькая, да есть, а у меня и такой ведь нет.
Гойберд помолчал, потом вдруг спросил, обращаясь к Хусену:
– А чего это ты на своей арбе не приехал?
– Нани не позволила. Легла перед воротами – и все тут, не хотела меня отпускать.
– Ничего, – успокоил Исмаал, – нам хватит и того, что набрали. Поделим поровну.
Хусен хотел еще раз съездить в поместье, но, вспомнив, что там творилось, передумал: едва ли осталось хоть зернышко, все уж, наверно, давно разобрали. Да и Кайпа, конечно, воспротивилась:
– Хватит, сынок, и того, что привез. Не жадничай. У нас сроду зерна столько не было, с тех самых пор, как я вошла в этот дом.
От радости Кайпе не сиделось на месте. Она то и дело подходила к углу, где была ссыпана пшеница, и долго молча смотрела на нее. А как-то сказала:
– Неужели все это останется у нас, никто не отберет?
– Почему же не останется?
– А вдруг У гром вернется…
– Да пусть хоть сейчас возвращается! Только едва ли он рискнет.
…Помещичье добро тем временем растащили дотла. Остались только дом, сараи да амбары. Народ думал-гадал, что с ними делать.
