должен знать, как это случилось. То есть, все, что знаете вы. И даже чуточку больше. Рассказывайте!
– Тогда, прежде всего, давайте условимся вот о чем. Я расскажу вам абсолютно все лишь в том случае, если вы под честное слово безоговорочно беретесь за эту работу и постараетесь добросовестно ее выполнить.
– Вы поверите моему слову? – удивился Миронов.
– Я верю в ваше доброе отношение к России.
– Это верно. Но как я могу согласиться на работу, не зная, в чем ее суть? В моих ли она силах и возможностях? Могу лишь дать честное слово, что все услышанное от вас тут же навсегда забуду, если пойму, что дело это не по моим силам.
– Договорились, – согласился Кольцов.
И он стал медленно и обстоятельно излагать Миронову им придуманную легенду, расходящуюся с известными фактами лишь в некоторых подробностях. Собственно, расхождение было лишь одно: теперь уже не Старцев и Бушкин были главными героями этого повествования, а сам Кольцов с неким приятелем. Все остальное осталось неизменным, с поправкой на то, что теперь это была уже не чужая история, а им пережитая. Рассказывая, он оснащал ее всеми теми предположениями и догадками, которые родились в их келье на Маркс-Дормуа за эти несколько дней.
Миронов внимательно слушал его, иногда переспрашивал что-то, уточнял. Кольцову нравился разговор. Миронов задавал толковые вопросы. Чувствовалось, что он хочет по-настоящему вникнуть в суть.
– Почему вы решили, что это дело рук клошаров?
– Потому что не обнародованы письма. Если бы второй саквояж оказался в руках полиции, они нашли бы их.
– Но ведь возможен и иной вариант: французским властям не выгодно дискредитировать своих парламентариев.
– Я знаю содержание писем. Они обязательно были бы опубликованы.
– Вам виднее. Не спорю. Тем более, что я ни черта не понимаю в политике.
Выслушав до конца подробный рассказ Кольцова, Миронов долго, уставившись в пол, молчал. Затем поднял голову и пристально поглядел на Кольцова.
– Допустим, я берусь за это дело. Оно тупиковое, но я, старый авантюрист, могу потратить на него кусок своей никчемной жизни. Буду стараться, потеряю много времени, ничего не добьюсь. И что? Кто компенсирует мне мои убытки?
– Резонный вопрос, – согласился Кольцов. – Аванс я выплачу вам сегодня же. И надеюсь, что вы уже сегодня приметесь за работу. Время работает против нас.
– Аванс, это уже кое-что. Но я предполагал, что мой труд будет полностью оплачен независимо от результата. Я повторяю: сделаю все, что в моих силах, и даже более того. Мне самому интересно проверить, на что я еще способен. Но ведь выше головы не прыгнешь, не так ли?
– В начале разговора я сказал: обещаю оплатить дорогу в Россию. И там, уже только за то, что вы откликнулись на мою просьбу, помогу вам в обустройстве. Постараюсь даже обеспечить вас приличной рентой.
– Сладкие слова, – вновь повторил Миронов. – Когда я был молодой, примерно такой, как вы, всем барышням с первого же дня знакомства обещал жениться. Потрясающий эффект.
– Мы с вами давно знакомы, – сказал Кольцов. – И вряд ли вы вспомните хотя бы один случай, когда я вас обманул.
– А волы? А семь мешков соли? – напомнил Миронов давнюю обиду.
– Хорошо. Я включу в наши расчеты стоимость соли.
– А волы?
– Не могу. Волов вы самочинно забрали в немецкой колонии Баумдорф.
– Ладно уж. Не будем торговаться, – великодушно согласился Миронов, но тут же снова бросил на Кольцова свой плутоватый взгляд. – А скажите, Павел Андреевич, как у вас, большевиков, обстоит дело с честным словом? Насколько я понимаю, вы ведь бывший царский офицер. Стало быть, присягали царю- батюшке служить верой и правдой. Как с этим?
– За вами, Юрий Александрович, тоже кое-какие грешки водились. А ведь говорите, что дворянин?
– Не вру! Истинная правда! – Миронов истово перекрестился.
– А сейф в штабном вагоне белого генерала Слащева вскрыли?
– Под вашим давлением, Павел Андреевич!
– А Эйфелеву башню батьке Махно продавали?
– Но не продал же!
– Потому, что не сошлись в цене.
– Нет. Побоялся батьку. Он, если бы раскусил эту аферу, наизнанку бы меня вывернул.
– А еще пытаетесь что-то говорить о вашем дворянском кодексе чести!
– Ладно, что прошлое вспоминать. Я, знаете, решил вам поверить, – сказал Миронов, но тут же пригрозил: – Но если обманете, разочаруюсь во всем человечестве!
Обговорили все. Условились, что по возможности ежедневно в два часа по полудни они будут встречаться в небольшом кафе, которое в первую их встречу Павлу показал Миронов. Если что-то не срастется, то уж на следующий день обязательно.
Затем Кольцов передал Миронову аванс, после чего тот окончательно понял, что вся их длинная беседа – не сказка о Коньке-Горбунке. Аккуратно запрятав в карман полученные деньги, Миронов стал торопить Кольцова:
– Все! Хватит разговоры говорить. Я сейчас на Северный вокзал, а потом, если успею, еще и в «Колесо».
На выходе из павильона Миронова перехватили:
– Юрка, сукин кот. Где тебя носит? Два часа ищем! – набросился на него помощник режиссера Мозжухина, тощий, с вислыми усами парень. – Дуй к костюмерам, там на тебя овчинную шубу накинут. В реквизите кнут прихвати. Почтового ямщика будешь изображать.
– Не могу! Занят! – чуть громче, чем это было нужно, но небрежно сказал Миронов.
– Да ты что! – не поверил своим ушам посланец Мозжухина. – Что, так и передать Ивану Ильичу? Юрка отказался! Не согласен, мол, Юрка на ямщика! Хочет вашу роль графа на себя примерить! – кривлялся он.
– Передай то, что я велел! – ожег злым взглядом помощника режиссера Миронов. – Скажи, что в ближайшие дни я буду очень занят, и пусть Иван Ильич пока на меня не рассчитывает!
Миронов бросился догонять ушедшего далеко вперед Кольцова под недоумевающим взглядом вислоусого посланца режиссера Мозжухина.
Посовещавшись, Фролов и Кольцов пришли к выводу, что рассчитывать только на Миронова им не следует, надо и самим продолжать начатое. Хотя и понимали, что не могут заниматься этим параллельно с Мироновым. Могут и себе и ему навредить.
Ограничились пока что минимумом, тем, чем не занялись сразу же после происшедшего: вменили Болотову в обязанность следить за прессой, читать местные газеты, вдруг где-то что-то мелькнет. Ведь вокруг тайной полиции пасется немало репортеров скандальных новостей. И нередко, путаясь в ногах у тайной полиции, они вытаскивают на свет божий то, что Сюрте пытается тщательно скрывать.
Болотов добросовестно приступил к порученному делу и почти сразу же среди прошлых газет натолкнулся на заметку, которая не открыла им ничего нового, но вызвала определенные размышления.
«Вчера в районе Северного вокзала, – говорилось в заметке, – в известном своими многочисленными скандалами бистро «Колесо», примерно в три часа по полудни, прозвучали выстрелы. Мы выясняем причину стрельбы, но пока ничего существенного выяснить не удалось. Очевидцы неуверенно утверждают, что перестрелка завязалась между полицией и завсегдатаями бистро – клошарами. Другие говорят, что перестрелка завязалась только лишь между клошарами, которые что-то между собой не поделили. Полиция этот случай комментировать отказалась.
В перестрелке пострадал гардеробщик бистро. Его доставили в госпиталь, но ранение оказалось легким, и его, после соответствующих медицинских процедур, отпустили домой.
