встречаются. А это могло означать только одно: Гольдман по поручению руководства ВЧК принял над «коммуной» шефство и всячески ей помогает.
Миронова Кольцов представил Заболотному коротко:
– Мой знакомый.
– Миронов, – назвал себя Юрий Александрович.
Широко распахнув калитку, Павло снова грубовато пригласил гостей:
– Ну что вы жметесь у ворот! Не видите, народ сгорает от любопытства на вас поглядеть.
Ребята, и верно, стояли на своих позициях, однако работу прекратили, ждали, когда гости войдут во двор.
Пропустив Гольдмана и Миронова впереди себя, еще раз скользнув взглядом по вывеске над воротами, Кольцов пошел по двору рядом с Заболотным.
– Ну и как вы тут?
– Живем потихоньку. Главное, что в тепле и не голодаем.
Увидев приближающихся незнакомцев, которых вел воспитатель, старшие принялись за дело и усердно застучали топорами. Малыши тоже торопливо задвигались по двору с охапками хвороста и дров. Они уже знали слово «комиссия», а также то, что этой самой «комиссии» надо показывать трудовое рвение. И они старались, зная, что позже Заболотный их похвалит.
А Павел присматривался к детям, пытаясь узнать среди них своих «крестников» Катю и Николая. И никак не мог выделить их среди снующих мимо малышей.
– Смотрю, прибавилось народу. Сколько их у вас сейчас? – спросил Кольцов.
– Семнадцать. Пять девочек и двенадцать пацанов. И заметь, все местные, из Основы. А если харьковских начнем подбирать, целая дивизия образуется.
– Так подбирайте.
– Легко сказать, – вздохнул Павло и печально пояснил: – Крышей над головой, простынями, одеялами, да и одежонкой – этим мы еще как-нибудь обеспечим. Все дело упирается в кормежку. Лютый голод подступает. Умные люди говорят: к весне проявится. Да и с обслугой не все так просто. Мы с жинкой уже не справляемся. А кого попало сюда не возьмешь. Дети – дело сурьезное.
Неподалеку от них остановилась девчушка с охапкой хвороста в руках, уставилась на Кольцова.
– Что, Катюха, неужели не признаешь? – прервав свой рассказ, обратился к девочке Павло.
Теперь и Кольцов увидел в лице девочки что-то знакомое. Нет, он сам вряд ли смог бы узнать Катю. Тогда, теплой осенью, она была тощенькая, воздушная. Сейчас же перед ним стоял, закутанный в ватные одежды и повязанный толстым шерстяным платком, эдакий большеглазый колобок и настойчиво его рассматривал. Лицо девочки постепенно озарялось робкой улыбкой.
– Папка? – несмело спросила девочка, все еще сомневаясь, не ошибается ли. И, бросив на снег хворост, она совсем близко подошла к Кольцову и вновь, теперь уже настойчиво, спросила: – Вы правда папка?
Поначалу растерявшийся Кольцов подхватил девочку на руки, стал ее целовать и, сглаживая первоначальную неловкость, сквозь сдавивший горло спазм, приговаривал:
– А я, понимаешь, не сразу узнал… Все ищу, ищу глазами, а ты… ты, понимаешь, такая закутанная… Ах ты, мой воробышек!
Катя тоже прижималась к нему, все пыталась обнять его за шею, но толстые одежки мешали ей.
Павло Заболотный, поняв, что он сейчас здесь лишний, незаметно отошел в сторону.
Потом Павел почувствовал, как кто-то обхватил его за талию, и увидел подле себя Колю.
– А мы вас ждали, – торопливо заговорил он. – Мы каждый день вас ждали. А вы все не приходили.
– Я пока ненадолго, – почему-то стал растерянно оправдываться Павел. – Но я скоро вернусь. Мне только надо… надо поскорее закончить войну. И я тут же. Я вас не забываю. Никогда. Ни на день.
Затем Павел опустил Катю на снег, взял их обоих за руки и сказал:
– Ну, ведите!.. Показывайте, что у вас тут?
Они повели его по протоптанной в первом робком снегу дорожке, свернули к сараю.
– Это – коровкин домик, – пояснила Катя. – Здесь «Маркиза» живет. А еще у нее есть дочка, «Маруся».
– Ну как же! Я же их помню. Я их тогда, давно, уже видел, – напомнил Кольцов.
– А «Алмаза» вы не видели, – сказал Коля.
– «Алмаз» – это собачка? – спросил Кольцов.
Катя переглянулась с Колей, и они одновременно расхохотались. Катя даже приседала от смеха, Коля же, как и подобает мужчине, смеялся сдержанно.
– Соба-ачка, ха-ха! – заливалась Катя.
– «Алмаз»! Ну, может, козел? – попытался угадать Кольцов, чем вызвал еще большее веселье.
– Да нет же! Нет! – пришел Кольцову на выручку Коля. – «Алмаз» – конь! Настоящий конь. Мы на нем уже два раза катались. Он у нас совсем недавно. Только его, наверно, отдадут. У нас нет сена. А кони любят сено.
– И еще сахар. Только сахара у нас тоже нет, – добавила Катя.
– Откуда же у вас взялся конь? – спросил Кольцов.
– Его Ромка привел, – ответил Коля.
– Нет, Ромка с Данилкой, – поправила брата Катя.
– Ну да! – согласился Коля. – Они – цыгане. Цыгане любят коней.
Вернулся отвлекшийся по своим делам Заболотный.
– Исаака Абрамыча и того, твоего гостя, я до начхоза приставил. Пускай хозяйственные дела порешают, – доложил он.
– Кто же у тебя начхоз? – поинтересовался Кольцов.
– Та – жинка. Она лечшее меня разбирается, что в хозяйстве надо. Ну там, где что купить, что смолоть, на чем сварить? Я в этой бабской машинерии слабо разбираюсь, – и, широко улыбнувшись, Заболотный добавил: – У меня забота, как у комдива: общее руководство. Чтоб во всех подразделениях военный порядок был.
– В принципе правильно, – согласился Кольцов и затем попросил: – Ну покажи-ка коня!
Заболотный открыл дверь сарая, и в скупом зимнем освещении Кольцов увидел глядящего на них стройного чубарого красавца коня. Не очень в лошадях разбирающийся Кольцов все же понял, что это породистый и очень дорогой конь. Он мог бы быть украшением самой богатой конюшни.
– Откуда у тебя такое сокровище? – удивленно спросил Кольцов.
– Потом, – сказал Заболотный, выразительно взглянув на Кольцова. И затем спросил, вероятно, чтобы сменить тему: – Ну и как ты находишь своих крестников?
– Веселые. Молодцы!
– Только скучают очень, – сказал Заболотный. – Вон Катерина часто по ночам плачет.
– Что ж ты, Катя? – обратился Кольцов к девчушке. – Ты же уже большая. А большим не положено плакать. Вон Коля же не плачет.
– Коля – мужчина, – рассудительно ответила Катя. – Я тоже уже редко плачу. Только когда маму вспомню. И еще когда плакать хочется.
– Она и когда тебя вспомнит, тоже плачет.
– Не нужно, – обратился Кольцов к своим крестникам. – Я скоро уже навсегда к вам вернусь. И будем вместе жить.
– А у вас есть дом? – спросил хозяйственный Коля.
– Пока нет. Но будет. Обязательно будет, – пообещал Кольцов и добавил: – Как же нам вместе жить, и без дома?
– И котенка заведем, – мечтательно вздохнула Катя и, посерьезнев, спросила: – Вы сегодня уедете?
– Надо бы сегодня. Дел, понимаете, много, – совсем как взрослым, пояснил им Кольцов.
Заболотный понял, что детишки до самого отъезда не отойдут от Кольцова, а ему и самому хотелось о многом с ним поговорить, поэтому он строго посмотрел на Катю и Колю и ворчливо сказал:
– У вас, братцы, тоже дел много. Или вы ждете, пока другие все ваши дела переделают?
Катя с Колей переглянулись и медленно, неохотно отправились туда, где суетилась ребятня. Коля вновь
