что носить'.
Из всего этого Дженни Ли Мерривезер делала заключение:
'Когда они собираются вместе, то делают вид, что им приятно увидеть друг друга, но я не понимаю, зачем им нужны эти встречи. Чувствуется, что они постоянно куда-то торопятся и слишком устали, они совсем не говорят о своих мужьях и детях. Возможно, они не имеют ни тех, ни других. А, может быть, те, кто имеют, не хотят обидеть тех, у кого их нет.
Короче, я не уверена, что хочу стать влиятельной женщиной, чтобы вместо десерта выслушивать скучные речи мэра или других женщин за обеденным столом'.
Марийка решила обсудить с Дженни ее сочинение, параграф за параграфом, пока же отложила его в 'долгий ящик'. На день-два, может, на месяц-другой.
Дочка Сэма Мерривезера была восприимчивой девушкой. Но если она заметила только длину ногтей и размеры колец, и это вся информация, вынесенная с деловой встречи, ей лучше выбрать другую карьеру, или вернуться домой и заняться, например, выращиванием цветов.
Вечером, во время обычного до сна разговора с Джонатоном, Марийка, загибаясь от смеха, рассказывала о первых шагах в 'свете' Дженни Ли Мерривезер.
— Если она настолько безнадежна, — сказал Джонатон, — мой тебе совет — отошли ее обратно к отцу. Так будет лучше и для нее, и для него. Или спихни ее кому-нибудь подальше, пока она еще чего- нибудь похуже не натворила.
— Я всегда соглашаюсь, когда ты мне даешь советы. И готова сама надавать тебе кучу, хоть ты об этом и не просишь.
— Ты можешь, я знаю… Марийка, тебе не нравятся мои манеры за столом, мое бриллиантовое кольцо, мое вечернее времяпровождение, мои советы…
— Все! Больше никаких упреков, я сдаюсь.
— Если женщина, которую я люблю, позволяет себе критику в мой адрес в небольших дозах, я всегда это буду только приветствовать. — Он театрально вздыхал и сопел. Марийка вспыхнула при словах 'женщина, которую я люблю'. — Ну, давай вернемся к Дженни.
— Мне она, знаешь, даже стала нравиться. — Может, из чувства противоречия Марийка решила защитить свою протеже. — Она очень наивная, но у нее есть тонкое чувство юмора…
— Уж не собираешься ли ты зачислить ее в штат агентства?
— Да, чем больше я думаю о ее закидонах, тем больше она мне нравится. После обучения я возьму ее на оплачиваемую должность, тем более, что моя другая юная ученица, Кристен, должна подняться на одну ступеньку вверх. — Марийка принялась болтать о своих планах реорганизации агентства, совершенно не подумав, насколько это может быть интересным для Джонатона. Тут она подошла к проблеме, которая ее тревожила. — У меня такое чувство, что Гортензия не зря невзлюбила Грега и не доверяет ему.
— Хоть ты и проигнорировала многие мои советы, позволь мне дать тебе еще один. Поскорее избавься от него.
— Это не так просто. Он владеет солидным пакетом акций компании. Я дала их ему в качестве премии за его прошлые заслуги.
— Избавься от него любым путем!
— Я не могу выгнать человека просто так, без объяснений. Что я ему скажу?
— Скажи, что твоя женская интуиция подсказывает тебе — вам нужно расстаться.
— Я не могу молоть подобную чепуху! Будь посерьезнее. Придумай что-нибудь. Какую причину я могу назвать?
— Просто подожди, и он сам скоро даст тебе повод. Моя дорогая и неподражаемая Марийка, в мире бизнеса, с моей точки зрения, ничто не имеет такой вес, как женское чутье. Я ставлю его выше, чем остальные виды интуиции и предсказаний. Наступит нужный момент, и ты найдешь правильное решение — оно придет само собой.
— Мне так необходимо бывает рассказать тебе о делах моего агентства. А для тебя это, наверное, ужасно скучно. Мой отец всегда был тем человеком, с кем я делилась о своих проблемах.
— Все, что с тобой связано, не может мне наскучить. Ты думаешь, мне не нужен чуткий и понимающий собеседник, с кем хочется поговорить о своих проблемах, если дело идет плохо. Такое случается со всеми нами. Тебе нужен свежий взгляд постороннего, чтобы проверить свое чутье. В любом случае, запомни, если ты не хочешь дождаться больших неприятностей с этим человеком, поговори с адвокатом, но только не с Энтони, а с кем-нибудь со стороны, прежде, чем ты предпримешь какие-то действия. Будь готова дать очень серьезное обоснование для увольнения Грега, и затем быстро расстанься с ним.
— Я еще далеко не готова к этому.
Джонатон стал издевательски присвистывать, но Марийка остановила его:
— Знаешь, что самое трудное?..
— Знаю — очень трудно разговаривать с тобой.
Марийка рассмеялась:
— Ты, как и Лайза, заставляешь меня смеяться, когда я пытаюсь говорить о серьезных вещах, которые меня тревожат.
Он тут же посерьезнел:
— Слушаю тебя внимательно, извини, продолжай.
— У тебя есть время ходить в настоящий театр?
— Вот это да! Разговоры с тобой, Марийка, меня всегда потрясают. Мы поговорили о любви, о проблемах бизнеса, а теперь заговорили о театре. Какие пьесы ты предпочитаешь? Никогда ни с кем я так интересно не разговаривал по телефону за всю свою жизнь.
А мысли Марийки перескакивали с предмета на предмет. Она решила, что настал момент рассказать Джонатону о своем настоящем отце. Она глубоко спрятала мысли о нем и ни с кем этот вопрос, после разговора с Лайзой, не обсуждала. Она считала, видимо, что это больная тема, и сама не заводила беседу об этом. Слишком мало времени прошло после похорон Чарли Рассела. Лайза только один раз сказала:
'Мама, когда-нибудь мы поедем с тобой в Венгрию, как хотел дедушка?'. — 'Как-нибудь, Лайза, поедем…' — ответила Марийка.
И вот Марийка, которая могла бы по праву носить фамилию Бокани, решилась и рассказала Джонатону то, что поведал ей Чарльз Рассел в свой последний приезд в Нью-Йорк.
Джонатон внимательно ее слушал, не перебивал, молчал, когда Марийка делала долгие паузы. Она все рассказала, и словно камень с души свалился, не могла она больше держать эту новость про себя.
— Ты не должна чувствовать за собой никакой вины, что расспрашивала его об отце, хотя это нормальная реакция. Ты все еще горюешь о Чарли Расселе, но сердце не может жить только горем.
— Но я не могу примириться с мыслью, что был еще один отец — странная, романтическая, таинственная фигура, мужчина, чьи гены есть во мне, который так и не успел узнать о моем рождении.
— Ты думаешь о нем, как о живом, но его нет, Марийка. Он не оказал никакого влияния на твою жизнь. Не придавай ему сейчас столько значения.
— У матери был только один ребенок — я! Я не могу думать, что Иштван Бокани никогда не существовал. Благодаря ему я родилась на свет.
— Во всяком случае, я за это благодарен ему!
— Жаль, что ты не видишь сейчас моей улыбки.
— Я чувствую ее. Она легкая, как крылья бабочки.
— Какой же ты болтун, Джонатон Шер!
— Так пожелай мне спокойной ночи. Я уже подумываю — не купить ли мне 'Америкэн телеграф энд телефон компани', чтобы не разориться на счетах за телефонные разговоры.
— Спокойной ночи, мой дорогой! — сказала Марийка, после его звонка ей стало легче на душе, хотя многие проблемы еще только предстояло решать.
Она знала — существует такой человек на свете, Джонатон Шер, и он любит ее.
Это — главное.
