лет на поиски нужных слов. Сокрушенно покачав головой, он наскоро выбрал несколько строчек, по крайней мере не противоречащих его настроению, черкнул пару сопровождающих их слов и, отослал их прежде, чем успел передумать.
Покончив с этим, он одернул мундир, протер ботинки краем покрывала и направился в расположенный уровнем выше кабинет капитана.
— Садитесь, Вилф, — пригласила Коллингсвуд, повернувшись к нему в кресле. — Из глубины кабинета до него доносились мелодичные аккорды, сплетение мягких голосов каких-то инструментов, то один, то другой из которых время от времени вырывался из общего хора, чтобы через пару мгновений снова слиться с ним в неожиданной гармонии. Кажется, он слышал что-то похожее и в первый свой визит сюда, только тогда он слишком волновался, чтобы вслушиваться в мелодию.
— Последний раз, когда я вас видела, — сообщила Коллингсвуд, хитро прищурившись, — вы спали как полено.
Брим улыбнулся.
— Последнее время я довольно одного этим занимался, капитан, — ответил он, — Если верить доктору Флинну, это ваше почти постоянное состояние, — заявила Коллингсвуд, и лицо ее посерьезнело. — Я видела, в каком; виде Урсис и Барбюс принесли вас с корвета. Валентин и его братия как следует потрудились над вами — за свое, недолгое пребывание на их корабле вы, судя по всему, успели наделать там дел.
— Старался, капитан, — скромно ответил Брим.
Коллингсвуд негромко рассмеялась:
— Я в этом не сомневаюсь, лейтенант. Но мне нужно знать все подробно. Вы же понимаете, я должна отправить официальный рапорт.
Брим почувствовал, что краснеет.
— Простите, капитан, — сказал он. — Я забыл. — Он уставился на свои ботинки, потом потер подбородок. — Насколько я помню, — начал он, — с момента, когда мы заметили этот корвет, мы… — И на протяжении следующего метацикла описал все, что видел на борту неприятельского корабля, включая те свои действия, которые считал мало-мальски интересными для начальства.
На протяжении всего рассказа Коллингсвуд сидела, откинувшись в кресле, время от времени переспрашивая интересующие ее детали. Когда он закончил, она закинула ногу на ногу, задумчиво нахмурилась и в упор, посмотрела на него.
— Забавно, — сказала она, — как вы все похожи друг на друга. До сих пор ни один из вас не упомянул лейтенанта Амхерста — и ту роль, что он сыграл в ваших приключениях. Интересно почему?
Брим нахмурился. Лежа в одиночестве в напоминающей гроб камере интенсивной терапии, он полагал, что готов к такого рода вопросам. Теперь же его уверенность развеялась как дым. Он покрутил пальцем бегунок молнии мундира.
— Ну, — пробормотал он, подыскивая слова, — я, конечно, не могу говорить за других. Видите ли, почти все время на борту неприятельского корвета я был один, капитан.
— Ясно, — вздохнула Коллингсвуд, отбрасывая с лица прядь волос, потом принялась изучать ногти на правой руке. — Может, тогда, — начала она, — вы сможете прояснить мне некоторые моменты, связанные с некомпетентными действиями лейтенанта Урсиса?
— В каком смысле, капитан? — вспыхнул Брим, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— В том смысле, что он пытался переделать приборы управления грузового корабля облачников «Рыггец», разумеется, — ответила Коллингсвуд, лицо которой сделалось вдруг холодным, как безвоздушное пространство космоса.
Брим набрал воздуху в легкие и поднял глаза.
— В таком случае, капитан, — ровным голосом произнес он, — у меня есть что заявить — и довольно много.
— Вы готовы в этом поклясться, лейтенант? — спросила она, выпрямившись в кресле.
— Если до этого дойдет, капитан, не сомневайтесь, готов, — ответил он, ожидая неминуемого взрыва: в конце концов, и она, и Амхерст принадлежат к авалонской элите, против которой голос карескрийца — тьфу, вне зависимости от того, прав он или виноват.
Как бы обдумывая следующие слова, Коллингсвуд посидела молча, глядя прямо ему в глаза. Потом вдруг откинулась на спинку кресла, широко улыбаясь.
— Вы теперь настоящий член экипажа «Свирепого», Брим, верно? — произнесла она. — Мне показалось, поначалу у вас были с этим некоторые затруднения.
Брим зажмурился.
— Извините? — переспросил он.
— Ну, то, как вы выгораживали Амхерста, — объяснила Коллингсвуд. — В общем, вы теперь член моего экипажа во всем, — Она негромко засмеялась. — Причем в рекордно короткое время.
Брим молчал, не понимая, куда она клонит.
— Вам, наверно, интересно, лейтенант, что я собираюсь делать с ним? — продолжала она, протягивая изящную руку. — Мне нетрудно было вычислить его вину в том, что мы потеряли грузовик, — и в том, что доставило вам столько боли и неприятностей. Вы имеете право требовать от меня ответа на этот вопрос.
Брим отрицательно покачал головой.
— Спасибо, капитан, — только и сказал он.
— Я не выгоню его с корабля, — продолжала она, — поскольку Амхерст — влиятельное имя на флоте, да и в силу ряда других причин, не имеющих к вам никакого Отношения. Дадим ему по крайней мере еще один шанс. — Она улыбнулась и тоже покачала головой. — Жизнь никогда не бывает простой, лейтенант. При всем том, чего Амхерст, несомненно, заслужил, я не могу позволить себе совершать политическое самоубийство, подавая на него рапорт; единственное, что я постараюсь сделать, — это лишить его возможности навредить так же сильно в случае, если он осрамится еще раз, Брим снова молча кивнул. По крайней мере она с ним откровенна.
— И, разумеется ничего из его рапорта не попадет в личное дело вашего друга Урсиса. — Она бросила взгляд на пустой шар дисплея и неприязненно скривила губы.
Брим встал, чтобы уходить.
— Ваш доклад заслуживает самой высокой оценки — равно как и ваши действия, лейтенант, — добавила она. — Вам не хотелось бы приступить к выполнению своих прямых обязанностей на мостике, а, лейтенант?
— В ближайшие два дня — нет, капитан, — ответил Брим.
— Что ж, доктору Флинну виднее, — вздохнула Коллингсвуд, когда ее дисплей начал заполняться информацией.
Брим покидал ее кабинет в гораздо лучшем настроении, чем ожидал. Нет, пока во флоте есть хоть несколько таких Коллингсвуд, у карескрийцев есть шанс.
Дни, что последовали за этим, мало чем отличались друг от друга, и в конце концов опасность и скука сделались для «Свирепого» и его экипажа единственно привычным образом жизни. А вокруг бушевала огромная война. Победы и поражения — последних пока больше, хотя в суровых сводках новостей, что разносили по всей Галактике мощные имперские КА'ППА-передатчики, все чаще проскальзывали нотки надежды.
К удивлению Брима, его нескладный ответ на послание Марго положил начало оживленной, хотя и совершенно ни к чему не обязывающей, переписке. В часы вынужденного безделья, сменившись с вахты, он часто раздумывал об этом. В конце концов, даже такие ничтожные знаки внимания были куда больше того, на что он мог рассчитывать. Ведь он имел дело с особой (Загородных — очень благородных — кровей, не говоря уж о том, что ее рука и сердце уготованы другому. И она выше его по званию… Так на что он, собственно, надеется?
Иногда такие логические рассуждения помогали, иногда нет, причем второе — чаще.
Вдобавок он почему-то никак не мог заставить себя спокойно думать о том, что рядом с ней находится
