Сами по себе

Глава 2

— Я гадалка.

В туалете пахло дымом. Было отчего: в унитазе разгоралась объемистая пачка исписанной бумаги.

В припадке отчаяния Тема не заметил, что туалет — женский. Он даже не обратил внимания на отсутствие писсуаров на стенке. Он просто забежал в кабинку, злобно положил пачку бумаги в унитаз и похлопал себя по карманам. Потом, не задумываясь, перегнулся через перегородку и спросил у женщины в соседней кабинке спички. Она покопалась в карманах сложенного на коленях пиджака и протянула Теме зажигалку. Тема поджег начавшие намокать страницы. Они нехотя загорелись.

— А ты что тут делаешь? — спросил он у женщины, возвращая зажигалку.

Она задумчиво спустила воду.

— Я гадалка.

Мне приснилось сегодня, — сказал Тема, — будто я должен участвовать в танцевальном конкурсе. Знаешь, в таком глицериновом костюме с блестками. Должен танцевать с какой-то девушкой со шрамом на щеке. Она должна этот шрам закрасить. Косметикой, понимаешь? Загримировать. Шрам большой, от виска до подбородка. И она не успевает. Что это может значить?

Они вместе вышли из туалета, быстро наполнившегося дымом.

— Возьми сонник, почитай.

— А ты как думаешь?

— Я не знаю. Я гадалка.

Полгода назад, в начале весны, в марте, Тема за два дня сочинил восемьдесят стихотворений. До этого он стихов никогда не писал. После института он вообще писал авторучкой по бумаге раз десять, не больше, шесть записок, пару анкет и два заявления. Марина уехала на три дня с Кореянкой Хо неизвестно куда, и он слонялся по квартире, потом взялся разгадывать кроссворд, чего тоже никогда в жизни не делал. Первое стихотворение называлось «Араукария» (9 по вертикали). Тридцать стихотворений он написал в первый день, столько же — во второй, и все остальные — в третий. Стихотворения были примерно такие:

Зайди по дороге в пышечную, у прилавка спроси
Две пышки и чашку кофе. Заплатив, унеси
Тарелку и чашку в угол, где единственный стул
К единственному столу конечности протянул.

Обрати внимание, слева, под железной трубой
Накрашенная девица, вполне хороша собой
Для подростка из местных, ест кусок пирога,
Роняя себе на свитер начинку из творога.

Уборщица в грязных ботах с широкой шваброй в руках
Возит по полу грязь. Темнеет. Желтый пикап
Привез капусту и фарш. Водитель, похожий на
Квентина Тарантино, говорит, что хана

Евреям и демократам. Буфетчица с накладной
Халой на голове выпивает с ним по одной.
Закуривают. Пали: Византия, Троя, Рим,
Вавилон. Остались: прилавок, сквозняк, дым.

— Класс, — сказала Кореянка Хо, натягивая носки, — особенно про фарш.

Еще одно было такое:

Взгляд выхватывает из
Сумерек кусок плеча
И скользит по телу вниз.
На экране два врача

Разговаривают о
Наступающей весне.
Мне не надо ничего
В этой вымершей стране,

Кроме пары одеял,
Пары книжек под рукой
И тебя, мой идеал,
Впрочем, как в любой другой.

Или:

Английское телевидение, русские небеса.
День сужается к вечеру. На лестнице голоса
Соседей-дегенератов, собравшихся покурить
Напоминают о том, что не с кем поговорить.

Стены, скучнее романов Бальзака или Золя
Со всех четырех сторон. Жизнь прожита зря,
Если рассматривать жизнь, как сумму отдельных дней,
А не как функцию смерти с переменными в ней.

— Философское, — уважительно заметила, жуя утром гречневую кашу, Кореянка Хо. — Математическое.

Еще одно стихотворение было такое (8 по вертикали, персонаж античной мифологии):

Минотавр бегает по музею.
Заблудился, несчастный, среди рембрандтов,
Тицианов и прочих. Снаружи зелень
Шелестит над толпами экскурсантов.