дикая. Силуэт его еще больше сгорбился, шерсть вроде бы стала гуще. Волки орали так, словно пришел их последний час. Дивер отослал двоих к выходу из спортплощадки – на случай, если на вой кто-нибудь явится.
Потом полуволк сделал шаг вперед и внезапно согнулся, словно его ударили в живот, выдавив при этом невнятный утробный звук. Приходских и Мельников поспешно отошли. Влад нервно притоптывал ногой. Волки замолкли.
В наступившей тишине полуволк звучно вздохнул и вскинул лицо к луне. Вернее, два лица. Волчья морда была полна дикой необузданной силы, человеческое лицо – напротив, слабо и запугано. Выглядело это так странно, что даже Трифонов поспешил отступить на пару шагов.
Гротескная фигура изогнулась, резко качнула головой, как это делает человек, которого вдруг одолел богатырский чих, только на этот раз все происходило беззвучно. Волки молчали, во все глаза наблюдая за творящимся.
Мартиков снова дернулся и снова качнул головой, при этом чуть не упав. Человеческое лицо исказилось от боли, сжало зубы. А волчья морда выдалась вперед, стала видна толстая, покрытая шерстью шея. Нос зверя напряженно принюхивался. Впереди были сородичи – такие же серые и мохнатые, как и он, полюбившие свободу. Зверь дернулся и еще сантиметров на двадцать вышел из дергающейся своей жертвы. Тут Мартиков заорал и скрюченными пальцами попытался запихать звериную морду обратно, но пальцы его прошли насквозь, не встретив никакого сопротивления.
– Помогите! – глухо сказал полуволк и упал на колени.
Присутствующие переглянулись. Зверь дергался и извивался, но, судя по всему, он застрял, выйдя наполовину из своего хозяина. Мартиков глухо стонал и раскачивался из стороны в сторону. Выглядело это настолько неприятно, что Саня Белоспицын закрыл лицо руками.
Это была пародия на рождение, болезненный выход звериной сущности. И, судя по всему, проходил он совсем не гладко. Полуволк стонал и выл, стоя на коленях посреди своего круга, а люди вокруг замерли от страха, не зная, что предпринять.
– Больно! – звонко выкрикнул Мартиков, и мохнатая волчья морда, вырастающая у него из плечей, тошнотворно качнулась.
Белоспицын почувствовал, что близок к обмороку. Трифонов тоже не выдержал и отвернулся.
Зверь снова рванулся и вышел еще на пять сантиметров, вызвав очередные муки Мартикова. Волчьи клыки влажно блестели. И снова застрял.
– Я так не могу! – внятно вымолвил полуволк. – Я так не могу долго, я... – изо рта человеческой головы потекла кровь, красные капли срывались и с кончиков пальцев.
– Да он же помирает! – крикнул Степан, но ему никто не ответил. Все боролись с желанием бежать прочь.
Волчица заскулила призывно. Она смотрела прямо на зверя, уже без страха. Оранжевые злые глаза нашарили ее взгляд, зеленоватый и бессмысленный, и животное рванулись сильнее, еще сильнее, на свет явились мощные лапы с загнутыми агатовыми когтями. Мартиков болезненно орал, кровь капала на холодную землю площадки. Последовал еще рывок – и тело Павла Константиновича рухнуло на землю лицом вниз, щедро разливая кровь. Белоспицын согнулся, и его вырвало. Остальные в шоке глядели на лежащее тело и серебристый мощный силуэт, что неторопливо шел к сети с волками. Это тоже был волк – очень большой, с длинной, замечательной, отдающей серебром шерстью. Он двигался мягко, чуть стелясь над землей. Вот только избитый асфальт был виден сквозь него – создание было полупрозрачным.
Зверь подошел к сетке, наклонился, мощные челюсти сомкнулись, раз, два, а потом из нее поднялась волчица. Грациозно выгнулась, разминая затекшие лапы. Поднялся и волк, сразу глянул в сторону людей и грозно оскалил клыки. Перекушенная сеть осталась лежать, как рваная паутина паука-неудачника.
Призрачный волк оглянулся на миг, блеснул желтым глазом, может – прощался? А потом неторопливо затрусил к загородке. Волки последовали за ним, как члены стаи за своим вожаком. Легкими высокими прыжками стая перемахнула через забор и скрылась из виду.
А в середине площадки с трудом поднимался совершенно незнакомый человек, вида весьма представительного, который не портили даже разодранные лохмотья одежды. Человек обернул свое измазанное кровью лицо и, широко улыбнувшись, сказал приятным, звучным голосом:
– Ну, что встали! Это я! Малец, ты гений! Вундеркинд! Я – снова я! Больше никаких волос и снов про кровь!!! Ради этого стоит жить!
– Ты правильно говорил, Никита, – сказал Владислав, – зверю действительно комфортнее находиться среди своих.
– Нет, это не зверю, – ответил Трифонов, вяло улыбаясь идущему к ним Мартикову. – Это ему. Им не повезло, они в нем ошиблись. Он оказался для них слишком добрый. И у них получился никудышный зверь.
– Ты опять говоришь загадками. Кто Они? Те, из «сааба»?
– И они тоже, – вздохнул Никита.
А Павел Константинович Мартиков, шагающий к своим собратьям по виду, впервые в жизни был полностью и безоговорочно счастлив, и старая, черно-белая жизнь сползала с него, как отслужившая свое ненужная шелуха.
– Я человек, – крикнул Мартиков в ночь, – и я живу!!!
А откуда-то издалека ему откликнулся волчий вой, напоминавший: у каждого свое счастье.
Так закончилась эпопея со звериным проклятьем, и сгинувшие без следа чародеи из «сааба» могли признать свое поражение: вместо того чтобы стать одержимым злобой чудовищем, Мартиков остался человеком, к тому же полностью изменившим взгляды на жизнь.
6
– Это здесь, – сказал Стрый.
– Ты уверен? – спросил Владислав, глядя на скособоченное приземистое здание крайне захудалого
